По дисциплине История и методология юридической науки
По теме: Методология и формы познания в юридической науке
1. Ознакомиться с рекомендованной литературой по данной теме для получения более углубленных знаний по рассмотренным вопросам и для формирования собственного мнения по основным проблемам темы.
2. Раскрыть специфику проблемных ситуаций классического, неклассического, постнеклассического научного рационализма.
В.С. Стёпин выделяет три типа научного рационализма – классический, неклассический и постнеклассический.
«Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности... Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операции деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии... Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств к операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями» – Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000. С. 633-634.
Эти типы рождаются и достигают зрелости в разные исторические эпохи: классический (17 век – начало 20го века), неклассический (1-ая половина 20го века), постнеклассический (конец 20го века). Появление каждого нового типа рациональности не устраняет предыдущего, но ограничивает пространство его действия. При этом различные логики вступают друг с другом в сложный диалог.
Классическая научная рациональность предполагает, что познающий субъект дистанцирован от объекта, как бы со стороны познает мир, а условием объективно-истинного знания считала элиминацию из описания и объяснения всего того, что относится к познающему субъекту и средствам познавательной деятельности. Наука изучает «первичные качества» тел (объективные) и абстрагируется от «вторичных качеств» (субъективных). Как писали И. Пригожин и И. Стенгерс, характеризуя классическую науку: Научное описание «...объективно в той мере, в которой из него исключен наблюдатель, а само описание произведено из точки, лежащей вне мира, т. е. с божественной точки зрения, с самого начала доступной человеческой душе, сотворенной по образу Бога» [ Пригожин И., Стенгерс И. Перевод Ю.А. Данилова. Порядок из хаоса. М., Прогресс,1986., С. 98. ].
Из этой перспективы «божественного» наблюдателя вырастают настойчивые попытки естествоиспытателей и гуманитариев построить единые теории в физике, химии, биологии, медицине, психиатрии, истории, языкознании, философии и др. областях познания. Предпосылкой этих усилий является представление о мирах природы, истории, человеческой души и культуры как объективно, т.е. независимо от наблюдающего и мыслящего субъекта существующих. Ученые лишь «отображают» (рефлектируют на) то, что всегда уже есть на самом деле. При всей убогости ленинской «теории отражения», она в обнаженной форме представляла доминанту классического рационализма.
Неклассическая научная рациональность признает относительность объекта к средствам наблюдения. Экспликация (описание) этих средств и операций выступает условием получения истинного знания об объекте. Неклассическая наука, представленная первоначально квантовой механикой, как бы погружает познающего субъекта (наблюдателя) в активную среду наблюдения, делая наблюдаемые факты и теоретические истолкования зависящими от того, с какой точки зрения происходит описание объектов и язык какой теории используется для их (фактов) истолкования. Если, к примеру, размышляющий психиатр утверждает, что в основании его методологии лежит критическая онтология Н. Гартмана и идеи критического реализма К. Поппера и Х. Альберта, то тем самым задается особая точка зрения, с которой факты приобретают особую значимость с учетом теоретических предпосылок. Указание на особенность точки зрения (релятивность) является условием объективности суждений ученого [ Ни один факт не обсуждается в науке без указания на то, как он получен. Неслучайно в стандартной структуре научной статьи предусмотрен раздел «материалы и методы». ]. Более того, суждения приобретают оттенок субъективизма и релятивизма в дурном смысле именно тогда, когда то, что наблюдается с особой точки зрения и выражается в языке особого философского или научного теоретизирования проецируется на мир в целом.
Субъективность, которую классическая рациональность всячески исключала, оказывается условием понимания объективности. Метод её конструктивного присутствия не объяснение, а понимание – истолкование результата как своеобразного «текста». Возникает мощная тенденция к «историзации знания и мира» (Михайлов А.В.), которая за счет коммуникативных стратегий научного сообщества удерживает множественность представлений единства и истины.
На место историцизма (К. Поппер) с его претензиями на объективное описание и квазипричинное объянение настоящего через прошлое приходит понимание историчности, включенности познающего субъекта в познаваемые события, принуждающего его высказывать свое толкование (герменевтику) происходящих событий, пусть даже в форме негативного молчаливого приятия/неприятия. Экзистенциализм является философским выражением неклассического рационализма постольку, поскольку устанавливает примат существования (реального опыта жизни) перед метафизически гипостазированной сущностью. Неклассический рационализм сдвигает онтологию мира из есть (равного себе бытия) в позицию может быть. В позицию бытия – в – возможности. Предмет исследования (вселенная, амеба или душа психиатрического больного) как бы погружается внутрь себя, становится потенцией (и в этом отношении объективно неопределенным), которая реализуется в своеобычном виде в зависимости от характера познавательного отношения (метода объяснения и языка понимания).
Любой научный факт должен осмысляться с учетом релятивистских эффектов погруженности познающего субъекта (множественной субъективности) в конкретный социогуманитарный контекст. В контексте неклассической рациональности мы можем говорить не о единстве многообразного, а о множественности единств, которые связываются (сочетаются и различаются) не на уровне объективной картины мира, а на уровне коммуникативной жизни конкретного научного сообщества.
И еще один важный аспект имманентно присущий неклассической рациональности. Как только субъективность оказывается условием объективных описаний и осмыслений, то философия науки моментально замечает, что объективация условий - в явной форме представленная в описании «приборов» и методов, а также отсылка к конкретным теоретическим языкам - не исчерпывает ее (субъективности) содержания. Это понимание наиболее ясно выражено в концепции личностного (неявного) знания Майкла Полани. То, что наблюдается (эмпирические факты) и то как, нечто теоретически истолковывается зависит, кроме отмеченного выше, от неявного (не отчуждаемого в форме текстов и других результатов) знания, которое каждый ученый получает, что называется из рук в руки (т.е. традиционно) от своих учителей и обогащает за счет личного опыта, а также диалогического общения, совместных дискуссий в коммуникативных сетях научного сообщества.
Неклассическая рациональность не просто релятивизирует знание, но и указывает на реальную коммуникативную жизнь научных сообществ как основание явного и неявного сопряжения множественности идей истины и блага. И, наконец, действительно последний штрих к идее неклассической рациональности. Дело в том, что тогда, когда мощный напор Э. Гуссерля спасти идею науки увяз в основаниях, выскользнувших в сферу жизненного мира, на другом полюсе философии неопозитивисты попытались спасти науку от ненауки, установив некоторые рациональные критерии демаркации одного от другого. Однако, получилось так, что и логико-позитивистский (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап и др.) и критико-рационалистический варианты демаркационизма (прежде всего – К. Поппер) оказались неудачными. В науки постоянно обнаруживали нечто существенное для ее жизнедеятельности, что не соответствовало выдвигаемым критериям научности. Однако эти неудачи не обесценивают успехи промежуточных результатов (блестящих философских исследований) на пути к иллюзорной цели.
Подробнейшее, радикальное по своим установкам обсуждение проблемы демаркации науки и ненауки привело к прямо противоположному результату. Стало очевидно, что науку нужно понимать не только, исходя из априорно принятых предпосылок, но и контекстуально, релятивно – в зависимости от мифа, языка, обыденного сознания, этно-социо-культурных апостериорных условий научного опыта. Критерии демаркации оказываются не в состоянии выдержать мощь универсального сомнения – основного требования научной рациональности. Как пишет немецкий социолог Ульрих Бек: "Научная религия, уверенная, что лишь она владеет истиной и вправе провозглашать ее, секуляризировалась в ходе своего онаучивания. Притязание науки на истину не выстояло перед дотошным научно-теоретическим и эмпирическим самодопросом." Прямым результатом подобного рода научного «самосуда» становится особая открытость европейской культуры иным культурам прошлого и настоящего.
Мультикультурализм – это еще одно основание неклассической рациональности. Происходит радикальное самоограничение научного разума, который в акте рефлексивного онаучивания расчищает социальное пространство для иных разумов и, в конечном итоге, непосредственно подводит к идее реального, а не декларируемого инакомыслия, реализующегося в множественности единств представления человека о мире и самом себе. Ответственность в науке индивидуализируется в разнообразии социогуманитарных и естественнонаучных технологий (виртуальных и реальных), приобретая атрибуты всеобщего (коллективной ответственности) лишь в коммуникативных практиках, этическая основа которых описана Ю. Хабермасом. Неклассическая рациональность не преодолевает кризис оснований научности, но одомашнивает его, видит в нем не неудачу, но раскрытие истины бытия как перманентно становящегося иным и, поэтому, принуждающего к становлению иным познающий разум.
Однако, опыт неклассической рациональности не так невинен. Коллективная ответственность, если она в случае социальной распределенности производства знания не персонифицирована, грозит безмерной и безличной безответственностью. За признанием множественности идей истины, добра и красоты маячит угроза анархического произвола, хаоса и дурно понимаемого релятивизма. Хорошо размышлять о множественности и релятивности знаний, но в жизни все может оказаться не так комфортно. Как, например, увязать релятивность истины и доброкачественность профессиональной экспертизы?
Столкнувшись со сложностью и опасностями, связанными с неклассической рациональностью – можем ли мы желать вернуться к идеалам классического рационализма с презумпцией одной на всех идеи истины и идеи блага? Или, приняв вызов множественности, попытаться найти новые меры, способные удержать порядок в хаосе и неопределенности, допуская неизбежность присутствия хаоса и неопределенности в порядке как его (порядка) источников становления и развития?
Ответом на вызов множественности, с нашей точки зрения, является постнеклассическая научная рациональность.
Постнеклассический рационализм. Если применить упомянутые выше формулы, то возможно сказать, что для постнеклассики характерно определенное возвращение к идеям классицизма. Однако это возвращение личностно акцентуированное, персонифицированое (Г.Л.Тульчинский [ Г.Л. Тульчинский. Гуманитарная экспертиза как социальная технология. https://hpsy.ru/public/ ]). На месте всеобщего анонимного единого мы видим опыт единства, основанием которого выступает ответственный поступок уникального человека. Его онтологический статус мы именуем субъектностью. Как наблюдатель он вновь противостоит миру в целом, но это противостояние не анонимное, а, выражаясь языком М.М. Бахтина – участное.
В постнеклассическом рационализме объективные описания и теоретические построения соотносятся не только со средствами (приборы, методы, язык), но и с ценностно-целевыми структурами деятельности, предполагая экспликацию внутринаучных ценностей и их соотнесение с социальными целями и гуманитарными ценностями.
Для субъектности характерен особого рода синкретизм. Дело в том, что незавершенный в историческом плане проект модерна (Ю. Хабермас) предполагал дифференциацию синкретического знания, представленного прежде всего в категориях религиозного сознания, на науку, этику и искусство. Постнеклассическая рациональность продуцирует новую идею синкретичного познания. Идею, в которой множественность и различия отчужденных друг от друга форм духовного опыта, не снимается в единстве (например, философского самосознания), а сохраняется в динамике диалогических (коммуникативных) взаимодействий, включая взаимодействия между социогуманитарными и естественнонаучными знаниями.
3. Используя полученные знания об уровнях и методах научного юридического познания, разработайте концепцию своего магистерского исследования, обозначив проблему, ее актуальность, теоретическую и практическую значимость исследования, а также определите цель и задачи, объект и предмет исследования, продумайте особенности методологии исследования с учетом его цели и предмета.
· Итак, второе задание собрано из пары статей, найденных на просторах нашего необъятного рунета, оно носит теоретический характер. Подлежит редактуре, ибо, лично я, не считаю это финальным вариантом. Кому-то больше понравится его урезать, кому-то, наоборот, расширить, тут кто как посчитает нужным. Рассусоливать на тему проблематики можно долго и каждый может делать это в своем направлении.
· Дальше, третье задание. Фактически, каждому нужно написать введение для своей магистерской диссертации