Сивилла Трелони не спала. Сидя перед загроможденным пустыми бутылками, стеклянными шарами и разнокалиберными картами столом, она зябко куталась в шаль и нервно перебирала дрожащими пальцами нити собственного ожерелья. Ее расширенные глаза казались еще больше за огромными стеклами очков. Истощенный мозг профессора Трелони был не в состоянии преодолеть видения, преследовавшие ее в последнее время, а херес, с помощью которого она пыталась с ними бороться, казалось, делал их еще загадочнее - и от этого страшнее.
"Пронзенная молнией башня... пронзенная молнией башня..."
Затуманенный разум провидицы не в силах был растолковать значение этого видения, которое с недавних пор не давало ей покоя - и это доводило ее до безумия. Карты, шары, чаинки, звезды и планеты - все то, что составляло зыбкую основу ее существования - имело теперь только одно значение: пронзенная молнией башня. Она видела этот образ даже с закрытыми глазами, а когда ей удавалось заснуть, эта башня врывалась в ее спутанные сновидения так, что нельзя было понять: это сон, видение или реальность?
Трелони схватила колоду карт, и принялась уже в который раз панически раскладывать их на краешке стола.
"Пронзенная молнией башня... пронзенная молнией башня... Черноволосый юноша, шрам-молния... молния, башня? Смерть для жизни... из-за жизни... ради жизни? Черноволосый мужчина, кровь, тайна... какая тайна - крови? К чему тут кровь? Сатурн... почему опять этот проклятый Сатурн?! "
Сивилла яростно швырнула карты на пол, схватила полупустую бутылку хереса и налила себе полную чайную чашку, расплескав половину на грязную цветастую скатерть. Что-то страшное надвигалось на Хогвартс; оно уже было так близко, что от этого жуткого ощущения мороз шел по коже. Но провидица знала, что никто ей не поверит, поэтому все, что ей оставалось - это сидеть, находясь в душном плену Знаков, и ждать.
"Пронзенная молнией башня..."
Финеас Найджеллус не спал. Ни при жизни, ни за время своего существования в виде магического портрета, ему еще не приходилось видеть сцены, подобные той, что разыгралась сегодня в кабинете директора Хогвартса. Ни разу - за исключением одной осенней ночи шестнадцать лет назад. И по иронии судьбы, в обоих случаях главным действующим лицом был один и тот же человек.
Финеас никогда не отличался сентиментальностью, однако даже ему казалось, что на долю Северуса Снейпа выпало слишком много боли, что за каждую свою ошибку, каждую слабость он должен платить непомерной ценой.
Уже дважды Снейп был убит, уничтожен, растоптан на его глазах - но он все равно поднимался, становился на ноги и продолжал дальше идти своим тернистым путем. Финеас искренне удивлялся: откуда такая несокрушимая сила духа, такое непоколебимое мужество в худощавом теле этого невысокого, некрасивого, болезненного на вид мужчины? Способен ли хоть кто-то из этих выскочек-гриффиндорцев взять на свои плечи такую тяжесть, с гордостью подумал профессор Блэк - последний на данный момент директор Хогвартса-слизеринец.
Финеас Найджеллус тихо вздохнул. Много ли кто задумывался над тем, какая это нелегкая судьба - быть портретом на стене кабинета Дамблдора, какой выдержки и моральных усилий это требует? Однажды он сам ошибся, бросив в лицо своему праправнуку горькую и болезненную правду, знать которую не имел права никто. Но это произошло потому, что Финеас не мог больше наблюдать за тем, какой ненавистью и враждебностью друг к другу пылают родные отец и сын; как Сириус Блэк на каждом шагу восхваляет обманчивую схожесть своего крестника и своего покойного друга, как Альбус Дамблдор поддерживает эту паутину лжи ради общего блага, ловко дергая за нужные ниточки... наблюдать - и не иметь права расторгнуть паутину.
Да, он получил большое удовольствие, срывая пелену с глаз своего последнего потомка - но не потому, что был "наихудшим из директоров Хогвартса", которому нравится мучить других. Он был обычным человеком, которому стало слишком трудно безмолвно наблюдать за жестокой несправедливостью - а он наблюдал это годами. Тот поступок был вызван желанием немного избавиться от собственной горечи, а не намерением умышленно сделать больно последнему живому мужчине из рода Блэков.
"Пронзенная молнией башня..."
Северус Снейп не спал. Он находился в каком-то немом оцепенении, где не существовало ни времени, ни пространства. В последний раз он испытывал подобное в шестнадцать лет - в тот день, когда очередная выходка всеобщих школьных любимцев необратимо искалечила ему жизнь; когда та, кого он любил больше всего на свете, скрылась за портретом Полной Дамы, окончательно разорвав все то, что их еще объединяло.
«Окончательно? Нет, не окончательно... и это оказалось самое страшное».
В ту ночь он лежал за зелеными занавесками, искусав до ран тонкие губы, вцепившись застывшими пальцами в простыню. Жгучие слезы стекали по вискам, и он жаждал, чтобы утро не наступило никогда, чтобы ему не пришлось спускаться в Большой Зал под градом насмешек и ехидных восклицаний, и видеть ее - далекой, чужой, равнодушной...
Его детство закончилось тогда. Но только теперь Северус узнал, как больно быть мужчиной, и какая это страшная ответственность. Его мир в очередной раз был полностью разрушен - и теперь опять нужно было собирать обломки, составлять из них некое подобие жизни. Сначала его поддерживала ненависть, потом – любовь... а что станет его поддержкой сейчас?!
"Пронзенная молнией башня..."
Драко Малфой не спал. Ему было страшно – так страшно, что хотелось, как маленькому ребенку, закрыть глаза, спрятаться под одеяло и думать о хорошем: о том, как папа подарит ему новую метлу, а мама отведет в кафе-мороженое на аллее Диагон. Но папа сидел в Азкабане, мама превратилась в тень самой себя, вздрагивая от каждого шороха, а сам Драко уже не был маленьким мальчиком - об этом свидетельствовала Черная Метка на его предплечье, таком беззащитном и хрупком. И менее суток отделяло его от того момента, когда он вынужден будет окончательно ступить за тот край, откуда нет возврата. Столько лет он жил с мечтами о могуществе, о невероятной магической силе и власти, которую получит он и его семья благодаря Темному Лорду. Но теперь, когда уродливое змеиное лицо из овеянного темной романтикой образа превратилось в реальность, эти тщеславные мечты казались ему глупыми и абсурдными, похожими на бессмысленные фантазии маленького ребенка. Драко хотел уснуть и проснуться в том мире, в котором он жил до недавних пор: спускаться в Большой Зал на завтрак, посещать уроки, играть в квиддич, дразнить Поттера и его друзей. Он вовсе не хотел никого убивать.
"Пронзенная молнией башня..."
Альбус Дамблдор не спал. Покинув свой кабинет, пребывание в котором сейчас казалось просто невыносимым, он мерил шагами длинные школьные коридоры, заложив руки за спину. Тайна, которая семнадцать лет отравляла его существование, наконец, перестала быть тайной, но директор не чувствовал облегчения. То, что он увидел в глазах Северуса Снейпа, было слишком страшным, оно просто не имело названия, и Дамблдор был уверен, что этот взгляд будет преследовать его до могилы - счастье еще, что до нее осталось совсем недалеко. Долгое время директор был человеком, который медленно вращал нож в ране Снейпа, утешая себя тем, что не он нанес ему эту рану. Теперь же настало время самостоятельно вонзить еще один нож в его душу.
В момент, когда в черных глазах распахнулась бездна, Дамблдор с ужасом подумал, что разум Снейпа просто не выдержит такого удара, его сломленное сознание разлетится на куски. Но он выдержал - как это бывало всегда. Теперь настало время расплаты - и директор искренне надеялся, что это хоть немного поможет Снейпу унять боль.
"Пронзенная молнией башня..."
Гарри Поттер крепко спал, положив ладонь под подушку - туда, где в течение всего года так часто лежал учебник Принца-полукровки...
Последняя услуга.
Дамблдор откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Морщинистые старческие веки вздрагивали, словно у человека, который видит кошмар, но никак не может проснуться.
- Прежде чем я что-нибудь скажу, я должен попросить тебя еще об одной, надеюсь, уже точно последнюю услуге.
Снейп закатил глаза к потолку, тяжело вздохнул.
- Это уже вошло в тебя в привычку. Страшно представить, о какой ЕЩЕ услуге ты можешь меня попросить... после такого.
Директор словно и не услышал его слов.
- Северус, ты знаешь, как высоко я ценю свободу воли, и как я доверяю людям. Я не беру нерушимых обетов - обычно, мне вполне хватает честного слова... за некоторым исключением. Но то, о чем я хочу говорить - именно тот случай. Слишком много поставлено на карту.
- Одним обетом больше, одним меньше... - в голосе Снейпа чувствовалась тщательно скрываемая горечь. - Хорошо, я дам тебе его, если от этого зависит очередное спасение мира.
- Не надо обетов... Просто пообещай мне, что будешь идти до конца, Северус. Что бы ни случилось, о чем бы ты не узнал - НИЧТО не должно изменить твоего решения. Пообещай, что выполнишь мою просьбу - ты же знаешь, как я всегда полагался на твое слово.
- Давай скорее покончим со всем этим. - прервал его Снейп, поморщившись, как от горькой микстуры. - Даю тебе честное слово, что доведу порученную мне работу до конца, и не отступлю, что бы ни случилось.
Дамблдор молча кивнул, не открывая глаз. Сейчас он казался невероятно старым - старше любого из волшебников, изображенных на окружающих его портретах бывших директоров – спящих или притворявшихся спящими.
- Боже, я бы что угодно отдал за то, чтобы на моем месте сейчас был кто-то другой. Но это только мой груз, и я должен нести его сам. Сам отвечать за совершенный грех...
Снейп никогда не слышал в голосе директора таких ноток: казалось, он едва сдерживает себя, чтобы не разрыдаться. И это не просто настораживало - это пугало, как и неизвестность, что холодным мраком окутывала его разум. Он слишком хорошо знал Альбуса Дамблдора, чтобы понимать: имея с ним дело, ничего нельзя предвидеть, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Каждый нерв, каждый мускул дрожал от напряжения – Снейп пытался приготовиться к удару, но не знал, с какой стороны его следует ожидать.
- Я страшно виноват перед тобой, Северус. - после короткой паузы произнес Дамблдор. - Нет слов, чтобы описать это. Ты имеешь право меня ненавидеть - и ты будешь. Я не надеюсь на то, что ты сможешь меня простить... я только хочу, чтобы ты понял: у меня не было выбора.
- Давай пропустим эту лирическую часть. – Чаша терпения Снейпа переполнилась. Нервы, казалось, уже кровоточили от напряжения. - Скажи уже: за что, в конце концов, я тебя должен ненавидеть?
Вздохнув, Дамблдор решительно оторвался от спинки кресла и открыл влажные синие глаза, которые казались преисполненными тоски и отчаяния.
- Северус, вспомни, сколько раз за все эти годы я отмечал, что Гарри не так уж и похож на Джеймса? Что от него у мальчика только внешность, а в характере они не имеют практически ничего общего?
Снейп презрительно скривил губы.
- Ты сам делаешь то, чем постоянно меня укоряешь: видишь только то, что хочешь видеть. Я знал Поттера немного с другой стороны, чем ты, и могу заверить: мальчишка такой же, как и его отец. И это касается не только внешности.
Дамблдор покачал головой.
- Все это время глубоко в душе я надеялся, что ты догадаешься, что ты почувствуешь... Я хотел верить, что твои раны не столь глубоки.. старый дурак, какой же я был наивный!
- Что? - Очень тихим и спокойным голосом спросил Снейп. Слишком тихим. Слишком спокойным. - Что я должен был почувствовать?
Его глаза расширились, отчего лицо казалось еще более худым и осунувшимся, чем обычно. Желтое сияние свечей жутко отблескивало в зрачках. Директор не мог выдержать бездны этого взгляда и отвел глаза - но сразу же встретился с острым взглядом темных глаз Финеаса Найджеллуса: он наблюдал происходящим в кабинете, даже не пытаясь притворяться спящим.
- Однажды в одной из наших бесед я что-то там говорил о том, что взрослый человек должен предусматривать последствия своих действий... всех своих действий. Но это - идеал, которого на практике не придерживается почти никто. Подумай, Северус, где и как ты дал слабину, позволив себе забыть об ответственности. Ведь, прежде всего, несмотря на твою удивительную способность к самоконтролю, ты - человек... и мужчина.
- Я не понимаю...
- Ты понимаешь, Северус. Поскольку «немного с другой стороны» ты знал не только Джеймса Поттера. Лили ты также знал несколько иначе, и гораздо лучше, чем кто-либо мог себе представить.
- ЧТО?! - Снейп вскочил. Его лицо пылало болезненным румянцем, глаза, казалось, готовы были испепелить директора на месте. - На что ты намекаешь? Как ты вообще смеешь?!
- Я не осуждаю тебя и не имею на это морального права... потому что сам заслуживаю гораздо большего осуждения. – скорбным тоном сказал Дамблдор. - Просто так случилось, что мне известно об этом, и именно на основании этого я могу утверждать: Гарри не такой, как Джеймс, потому что это просто физически невозможно.
- Ты хочешь сказать, что я имею отношение к этому мальчишке? - после вспышки гнева, Северус пытался взять себя и вернуться к привычному тону, однако это получалось плохо. В глубине черных глаз затаился панический страх. - Если это способ заставить меня все-таки полюбить его, то это слабо, Дамблдор, очень слабо. Наверное, правду говорят те, кто считает, что ты стареешь, что разум твой уже не тот, что раньше...
- Ох, Северус. - директор снова закрыл глаза. - Как бы я хотел, чтобы это было правдой, чтобы мои слова были просто болтовней старого маразматика...
- И это так и есть. - голос Снейпа становился все более нервным. Казалось, в первую очередь он предпочитает убедить в собственных словах самого себя. - Он похож на Поттера как две капли воды, просто до абсурда похож... КАК ЭТО ВООБЩЕ ВОЗМОЖНО?!
- Даже маггловским женщинам удается скрывать правду об отцах своих детей, что уж говорить о способных молодых ведьмах?
- Ты меня не убедишь! - упрямо огрызнулся Снейп. - Не убедишь! У тебя не получится...
Сжав пальцами виски, он хаотично ходил по кабинету, напоминая сумасшедшего в изолированной палате; запертое в клетке дикое животное; кого угодно - только не на себя самого, не беспощадного и въедливого учителя зелий, чьих уроков так боялись ученики.
Дамблдор тяжело поднялся с кресла и, ссутулившись, направился к шкафчику. Открыв дверцу, он достал оттуда Омут памяти и поставил на стол. Увидев этот предмет, Снейп почувствовал себя так, будто в комнате мгновенно похолодало градусов на двадцать.
- Я вижу, ты не доверяешь мне, Северус, и имеешь на это все основания, - полные слез глаза директора почти умоляюще взглянули на Снейпа. – Но ей – ей ведь ты поверишь?..
Медленно, очень медленно Дамблдор приставил палочку к виску, бесконечно долго тянулась за ней серебристая нить. Действительно ли время замедлило свой ход - или так казалось Снейпу, который, еще не зная, что именно ему предстоит увидеть, мысленно молил о том, чтобы этот миг не завершался никогда? Но вот директор легонько встряхнул рукой над каменной чашей - и паутинка его воспоминаний оторвалась, упала и забурлила, превращаясь в знакомую серебристую жидкость.
Погружение в чужие воспоминания показалось Северусу прыжком в бездну, перед которым хотелось набрать в легкие как можно больше воздуха. Но еще больше хотелось убежать, наплевать на свои хваленые самоконтроль и мужество - и просто трусливо сбежать, сбросить с себя всякую ответственность и никогда больше не войти в этот кабинет, не увидеть этой каменной чаши, не встретиться с взглядом синих старческих глаз... Однако бежать было некуда. Поэтому Снейп - медленно, очень медленно - опустил лицо в серебристый водоворот, полный жуткой уверенности, что с этого момента жизнь для него в который уже раз необратимо изменится.
Для Дамблдора время также почти остановилось. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как Снейп отправился в свое, наверное, самое роковое путешествие в жизни. Директор не мог представить себе, что будет, когда тот вернется из Омута памяти - даже для его выдающегося ума это было слишком непосильной задачей. Поэтому он молитвенно сложил ладони - и просто ждал, ждал, ждал...
...Лицо, возникшее из каменной чаши, казалось, вообще не принадлежало человеку. Разве может человеческое лицо содержать в себе столько страдания? Разве человеческие глаза могут быть такими страшными? Разве может за этой маской, сотканной, казалось, из самой невыносимой боли и пылающей ненависти, существовать живой человек? В конце концов, разве способен человек переживать такую боль - и все еще оставаться живым?
Стук каменной чаши об пол. Встревоженный вскрик феникса Фоукса. Серебристая жидкость растекается по полу - жалкая, бледная лужица, даже не верится, сколько беды она натворила. И голос - осиплый, мертвый, менее всего похож на человеческий голос:
- Теперь мне будет очень легко тебя убить.
Грохот тяжелых дверей кабинета за спиной. Шаги, удаляются - шаги человека бегущего, не разбирающего дороги, не видящего ничего перед собой. Бегущего по лестнице все ниже и ниже, спускающегося в самые глубины своего убежища, своего персонального ада. Дамблдор тяжело опустился в кресло за столом, закрыл глаза, закрыл ладонями уши... ослепнуть, оглохнуть, умереть...
«Имей совесть» - прошелестело в мозгу. - «Тебе осталось терпеть всего одни сутки... а ему?»
Внизу, в пустом безлюдном подвале, хлопнула еще одна дверь, надежно спрятав за собой вопль отчаяния, который никто никогда не услышит. Такой отчаянный, такой человеческий вопль...
Лучший крестный в мире.
Жаркий летний день медленно подходил к концу, сменяясь приятной вечерней прохладой. Уставшие жители Годриковой Долины не спеша возвращались в свои дома, дорогой лениво обмениваясь приветствиями.
Лили Поттер сидела в саду, в тени деревьев, держа на руках своего новорожденного сына. Ее муж Джеймс чаевничал в кухне со своим лучшим другом Сириусом Блэком, который часто посещал их на своем странном летучем мотоцикле, каждый раз выбирая как можно более опасный маршрут – то ли для того, чтобы иметь возможность развлечь Поттеров пересказом своих приключений, то ли просто из-за почти маниакальной любви к риску. Через открытое окно было слышно, как мужчины хохочут - очевидно, кроме последних новостей из Ордена Феникса, Сириус привез с собой несколько свежих острот на тему Известно-Кого и его приспешников.
Вглядываясь в лицо спящего младенца, она все больше убеждалась в том, что невероятное сходство детей и родителей, заметная с самого дня рождения - это выдумка, созданная ослепленными счастьем родными и близкими. Потому что личико мальчика не было ничуть ни на кого похожим. Оно было просто смешной младенческой мордашкой, сквозь пухлость которой еще не проступили черты будущей внешности. Глаза, как и у всех новорожденных детей, были голубыми, и догадаться, какого цвета они станут позже, было невозможно. Жидкие волосики на голове маленького Гарри были черными, но Лили знала, что и этому признаку доверять нельзя: сама она тоже родилась темноволосой. К тому же, у Джеймса Поттера и Северуса Снейпа волосы были одинакового цвета...
Лили тихо вздохнула. Лучшие друзья их семьи, как и подобает друзьям, с первого взгляда на малыша начали подчеркивать его яркое сходство с родителями. Римус Люпин, который был наиболее близок Лили, упорно убеждал окружающих, что Гарри - вылитая мать, тогда как Сириус с не меньшим упорством утверждал, что мальчик - маленькая копия Джеймса, в чем его горячо поддерживал Питер Петтигрю. Но Лили знала, что Сириус, сознательно или нет, просто видит то, что хочет видеть. Пары волос, взятых на подушке их с Джеймсом супружеской постели, и несложного теста, исподтишка проведенного в домашних условиях, хватило, чтобы подтвердить то, в чем Лили и так была уверена: Джеймс Поттер не имеет никакого отношения к появлению на свет ее сына.
- Лили! - задумавшись, она и не заметила, как в сад вышли Джеймс и Сириус. - Милая, ты здесь?
- Тише! - подняв глаза на мужа, Лили приложила палец к губам. - Разбудишь Гарри.
- Ой, да, извини...
Джеймс подошел к жене и сел возле нее, обняв ее за плечи. Сириус разлегся рядом, прямо на траве, с улыбкой рассматривая идиллическую картинку счастливого семейства Поттеров. Несколько минут они просто молчали - Лили качала сына, Джеймс, не отрываясь, смотрел на спящего малыша, и его лицо светилось гордостью. Неожиданно, словно вспомнив нечто важное, он хлопнул себя по лбу.
- Собственно, что я хотел сказать! Сириус намекнул мне, что был бы счастлив стать крестным отцом нашего Гарри... - тут Сириус вскочил и комично поклонился, почти подметя газон своей роскошной шевелюрой. - И я думаю, что это было бы просто замечательно... если ты, дорогая, конечно, не против.
- Торжественно клянусь, что буду лучшим в мире крестным отцом! - театрально произнес Сириус, ударив себя в грудь.
Тепло летнего вечера вдруг обернулось ледяным ветром, скользнувшим по плечам Лили. На маленькое мгновение она замерла, склонившись над малышом, почувствовав, как к горлу неприятно подкатывает горький привкус обмана. Это не стало для нее неожиданностью. С того момента, как Джеймс узнал, что скоро станет отцом
«... как он подумал что скоро станет отцом...»
было понятно, кто станет крестным будущего ребенка. Ведь кто, как не Сириус Блэк - ближайший друг Джеймса Поттера, мог быть удостоен такой чести - стать крестным отцом его первенца? Однако Лили не могла так просто отбросить мысль о том, какой причудливый узел закручивает судьба, духовно соединяя таким образом двух смертельных врагов, и каким ударом для Сириуса стало бы известие о том, что ребенок, с которым он связал себя навсегда - плод измены его товарищу, ради которого он готов умереть; плоть от плоти Северуса Снейпа, которого он рад был бы уничтожить своими руками.
«Но он не сможет об этом узнать... никак не сможет. Дамблдор дал четкие гарантии – и касательно зелья, и касательно сохранения тайны».
Лили радостно улыбнулась и посмотрела на Джеймса с Сириусом, которые, казалось, сияли от счастья.
- Это прекрасная идея, дорогой! Сириус, это очень мило и трогательно с твоей стороны. Лучшего крестного отца для нашего сына не найти!
- Мадам, я клянусь, что не разочарую вас! - Сириус осторожно взял малыша из ее рук. - Слышишь, Гарри? С таким крестным ты просто обязан стать лучшим парнем в мире!
На руках последнего мужчины из рода Блэков вдруг проснулся и заплакал единственный сын Пожирателя смерти.
...Северус Снейп дрожащими пальцами смял и разодрал в клочья лист «Ежедневного Пророка», на котором была напечатана коротенькая заметка о том, что у супругов Поттеров родился сын по имени Гарри. Газета вышла около трех недель назад, однако Снейп увидел ее только сейчас - он теперь редко наведывался к своему дому в Тупике Прядильщиков, куда совы все еще приносили ему «Пророк».
Конечно, он прекрасно понимал, что после того сумасшедшего осеннего дня она вернулась к своему мужу и продолжила жить с ним счастливой семейной жизнью. Но видеть перед собой живое доказательство того, что после его объятий она снова была с ненавистным Поттером, дарила ему ту нежность и страсть, вкус которой Северус и стремился и боялся забыть, было просто невыносимо.
Глухо застонав, он вцепился холодными руками в собственные плечи.
«Все могло бы быть иначе... в газете могли бы писать о нас с ней... о нашем ребенке... все могло бы быть, если бы не... если бы...»
Неожиданно Снейп почувствовал, как жжется Метка на его руке. Время отправляться дальше - тем путем, который он выбрал себе сам.
Побег Принца.
Это произошло.
Карта перевернулась рубашкой вниз, а лицом вверх, и теперь каждый мог увидеть башню, пронзенную молнией, и человека, распростершего руки в бессильном полете.
Дверь. Еще дверь. Ступеньки. Пыльный вестибюль. Темный двор. Пронзенная молнией башня.
Светловолосый подросток бежал, задыхаясь, глотая на бегу слезы, бежал не останавливаясь, отчаянно, на трясущихся ногах – он спасал свою жизнь, уже спасенную за него задолго до этой ночи двумя людьми: черным и белым. Если бы подросток хотел почувствовать благодарность за спасение своей жизни, он все равно не смог бы этого сделать. Белый человек лежал… или летел? Казалось, что полет вниз будет длиться вечно в его мозгу. Он видел только, как Альбус Дамблдор свалился за каменный парапет башни, не видел, как тот летел, но ему казалось, что этот жуткий полет директора, которого он не смог убить этой ночью, будет сниться ему не один год.
Белый человек умер, а черный… Черный схватил тогда его за шиворот, толкнул перед собой и заставил бежать, спасая его снова.
Северус Снейп бежал. Он с радостью лег бы прямо здесь, на холодную и влажную ночную траву, и перестал бы дышать, если б мог. Что может быть проще – просто перестать дышать. Это не сложней, чем перестать чувствовать. Перестать чувствовать? Что чувствовать? Что ТАКОЕ чувствовать? Возможно, чувствовать – это бежать, толкая перед собой рыдающего мальчишку? Или чувствовать – это убивать Дамбл… дирек… ЕГО. Альбус Дамблдор в этот момент не имел ни имени, ни тела в сознании Снейпа. Его образ уменьшился до зеленой вспышки и звенящего слова «ОН».
Но, возможно, чувствовать означало чувствовать ненависть? Ненависть…к кому? К ночи? К змее с красными глазами? К мертвому телу у основания башни? К своему родному…
-Импедимента!
В течение нескольких мгновений у Северуса в голове пронеслось воспоминание из детства, когда он случайно разлил на свою руку обезболивающее зелье. Рука тогда онемела и не ощущала ничего, хотя продолжала двигаться по его воле. Спустя еще одну секунду он понял, к чему было это воспоминание.
- Ступефай!
Заклинание пролетело совсем близко. В голове всплыло искаженное отчаянием лицо Нарциссы. При чем тут Нарцисса? Ах да, конечно.
- Беги, Драко! – крикнул Снейп и обернулся. В двадцати метрах от него был Поттер, с искаженным неприкрытой ненавистью лицом, с поднятой для атаки палочкой. Доля секунды определяла все, как, впрочем и всегда.
- Круц…
- Протего! – холодно, почти равнодушно прозвучало это в его мозгу. За его спиной вдруг раздалось, словно сквозь вату: «Инсендио!». Злой оранжевый свет затопил лужайку, и тогда что-то сломалось в нем вновь, когда он осознал, что его сын с такой ненавистью хотел причинить ему боль, когда он осознал, что к своей плоти и крови испытывает почти равносильную ненависть, что-то в нем сломалось навсегда.
- Круц… - Джеймс Поттер во второй раз подавился собственными словами.
- Оставь в покое непрощенные заклинания, Поттер! У тебя не хватит ни дерзости, ни умения!
- Инкарц…
Отбивать заклятия Поттера было легко. Теперь он понял, что был прав все эти годы: Поттер его боялся, и поэтому всегда и всюду таскал за собой свою маленькую компанию Мародеров. От легкости этой мысли хотелось смеяться.
- Дерись! Дерись, трусливый…
- Называешь меня трусом, Поттер?
Худой подросток поднимался с земли, корчась от боли и ненависти, – а скорее всего, от всего сразу -, и каким-то непостижимым образом он был Джеймсом и Гарри одновременно.
- Твой отец не нападал на меня, если их не было как минимум четверо против меня одного. Кем же ты его назовешь, интересно мне знать?
— Ступе…
- Отбито вновь и вновь, Поттер, пока ты не научишься держать язык за зубами, а голову на замке!
На несколько мгновений Снейп овладел собой, хотя все еще с трудом отличал яростный свет пылающей хижины от ласкового летнего солнца, и не мог понять: есть ли шрам на лбу у ненавистной фигуры, отчаянно пытающейся попасть в него заклинанием? Когда Снейп увидел, что шрам на месте, ему захотелось отчаянно смеяться, истерично, безумно, смеяться оттого, что он понял – только что он и его сын ничего не хотели так сильно, так бешено, как убить друг друга.
У Гарри за спиной возник темный силуэт высокого Пожирателя. Снейп мгновенно сориентировался.
- А ты уходи! Нужно отступать, пока нет никого из Министерства!
Пожиратель подчинился, но неохотно, с недоверием, он медлил, лениво оббегая Поттера и не отрывая от него воспаленный взгляд.
- Импеди…
- Круцио! – закричал Пожиратель.
- НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ МОЕГО СЫНА!
Неожиданно Северус почувствовал, как падает, проваливается в яму, полную ледяной воды, как легкие его теряют последний воздух и он погибает. Холод пронзил его тело и душу, и лишь секунду спустя он понял, что крикнул только «не смей». Его скрытность, ставшая за эти годы почти инстинктивной, удержала его от разглашения самой страшной и невыносимой тайны, которую он когда-либо носил в своем сердце.
- Не смей! – и быстрое объяснение. - Ты что, забыл приказ? Поттер принадлежит Темному Лорду…оставляем его здесь! Бегом! Пошли!
Высокий Пожиратель медленно, слишком медленно побежал к выходу, за ним тяжело протопали брат и сестра Кэрроу. Гарри все еще лежал на земле, корчась от боли, но вот он встал, и, шатаясь, пошел прямо на Снейпа.
- Сектум…
Северус отбил и это заклинание – его собственное, и вспомнил, как вчера – или много лет назад? Здесь, у стен Хогвартса, отец Поттера совершил то же самое…отец? Его отец?!
И от этой мысли снова захотелось кричать, выть, как выл в горящей хижине пес Хагрида, зная, что никуда уже не убежать от этого, и не скрыться ни в одной из бездн.
- Леви…
- Нет, Поттер!
Огонь горящей хижины отбросил на траву дикую извивающуюся тень. Она похожа была на старое дерево… на растрепанные черные волосы, мешавшиеся с рыжими языками огня… на руки дементора, тянущиеся к единственному, ради чего Северус Снейп жил. И это единственное, отобранное, украденное, теперь обратило оружие против него и смотрело ненавидящими зелеными глазами на жестоком лице Джеймса Поттера.
- Поттер, как ты посмел использовать против меня мои собственные заклинания? Это я изобрел их… я, Принц-Полукровка! А ты хочешь обратить против меня мои собственные творения, как и твой мерзкий отец?! Не быть этому!
Снейп даже не заметил, как применил «экспеллиармус» и разоружил Гарри. Теперь мальчик лежал на земле, беспомощный, но все так же глядящий на него яростным взглядом загнанного зверя.
- Так убей меня – прохрипел он, - Убей, как и его убил, трус!
И он сломался.
Все, что так тщательно оберегалось, так старательно и умело пряталось в глубине души, то, о чем не догадывался сам Темный Лорд и лишь частично знал Дамблдор – все прорвалось наружу в этот момент великой несправедливости.
- НЕ СМЕЙ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ТРУСОМ!
Слезы уже были пролиты. Слова уже были сказаны, и все, что могло быть сделано, было сделано. Теперь оставалось только показать, что за боль он носит внутри себя.
Гарри еле встал на ноги и начал искать волшебную палочку, надеясь продолжить погоню. Но пока он ощупывал траву, отбрасывая какие-то веточки, он понял, что опоздал. И действительно, когда наконец нашел палочку и оглянулся, то увидел только кружащего над воротами гиппогрифа; Снейп сумел дезаппарировать сразу за границами школьной территории.