— А как же настоящие магниты?
— Что значит — настоящие?
Ашмарин удивленно взглянул на Воронова:
— Как что значит? Магниты! Обыкновенные. Хотя бы те, что продаются в магазинах. Или этот… как его? Да, магнитный железняк.
— Прежде всего это далеко не одно и то же. Если говорить о так называемых «постоянных магнитах» — это, очевидно, вы имели в виду — так они в большинстве случаев представляют собой разного рода искусственные сплавы. В них магнитные моменты всех атомов всегда строго ориентированы в одном направлении, что и создает постоянное магнитное поле. Что же касается магнитного железняка и других «магнитных минералов», то это естественные парамагнетики с той, однако, разницей, что атомы в них как бы собраны в группы — домены. В пределах такой группы все магнитные моменты направлены в одну сторону. Следовательно, при внесении таких тел — мы называем их ферромагнитными — во внешнее магнитное поле по направлению силовых линий ориентируются уже не отдельные атомы, а целые домены сразу. Поэтому ферромагнитный момент во много раз сильнее парамагнитного.
— Но ведь этот магнитный железняк действует, кажется, и без всякого магнитного поля.
— А магнитное поле Земли?
— А-а! Значит, где-нибудь, скажем на Луне, он ничего притягивать не будет?
— По-видимому, так.
— А собственно магнитами вы совсем не занимаетесь?
— Да, мы изучаем только природные объекты. В основе последних работ нашей кафедры лежит исследование минералов методом парамагнитного резонанса. Суть его вот в чем. Кристалл минерала помещается одновременно в два взаимно перпендикулярных магнитных поля. Одно статическое — оно создается сильным электромагнитом — вы видели, сколько их у нас. Другое поле — переменное, радиочастотное. Оно возбуждается радиочастотным генератором, их вы тоже видели достаточно. Если при этом наступит резонанс между колебаниями переменного поля и прецессией электронных орбит, то начнется сильное поглощение энергии переменного поля.
Почему здесь важен резонанс? Попробую пояснить это таким примером. Представьте себе неподвижную круглую площадку, а вокруг нее вращающийся кольцеобразный диск. На площадке стоит человек и раскручивает на веревке шарик. На диске стоит второй человек и пытается отнять у первого шарик. Естественно, что если частоты вращения шарика и диска будут разными, то второй человек сможет лишь время от времени схватиться за шарик. Но если диск начнет вращаться точно с такой же скоростью, что и шарик, то они по отношению друг к другу станут как бы неподвижны, и второй человек сможет, как и первый, ухватившись за шарик, тянуть его в свою сторону. Тут уж кто окажется сильнее.
Так и в наших экспериментах. Действие переменного поля становится ощутимым лишь в том случае, когда частота поля сравняется с частотой прецессии. В таких условиях переменное поле будет все больше и больше отклонять атом от наиболее устойчивого положения в постоянном поле, то есть увеличивать энергию парамагнитной частицы за счет переменного поля. А так как атом в веществе находится во взаимодействии с другими окружающими его частицами, то избыток энергии атома будет переходить в тепло. И с помощью наших приборов вся эта картина изобразится в виде кривых на экране осциллографов. Вот они, видите?
Это и есть то оконце, через которое можно заглянуть внутрь вещества и увидеть там многое такое, что до сих пор не было известно науке. Над этим мы работаем уже не первый год, и, надо сказать, результаты получаются обнадеживающими.
— Ну, а что вы конкретно увидели через это окно?
— Изучая кривые поглощения или тонкую структуру спектра парамагнитного резонанса, мы получаем сведения о месте, занимаемом ионом в кристаллической решетке, о типе его химической связи, словом, уточняем внутреннее строение того или иного кристалла.
— А кроме магнитных исследований…
— Кроме магнитных свойств, мы изучаем также оптические и электрические свойства минералов, применяем в своих исследованиях ультразвук, ультрафиолетовое и инфракрасное излучение и так далее. Все это позволило настолько расширить наши представления о внутренней структуре минералов, что мы уже сейчас приступаем к созданию искусственных кристаллов с заранее заданными свойствами. Вы слышали, наверное, что именно такими кристаллами оснащаются некоторые новейшие типы квантовых генераторов — лазеров… Я думаю, для начала этого вам достаточно.
— Спасибо, Юрий Дмитриевич.
***
Из всех интервью, полученных Ашмариным за годы его журналистской деятельности, ни одно еще не задало ему столько задач, как это, полученное в кабинете-лаборатории Воронова под непрерывное гудение трансформаторов, резкие щелчки реле и тихий шелест приборов-самописцев. Несколько дней он вообще не показывался в университете. Острые на язык техники-прибористы начали уже поговаривать, что на парамагнитном резонансе и кончилась «научная карьера» Ашмарина. Но кафедральные оракулы ошиблись.
Дома Ашмарин обложился книгами и несколько дней усердно штудировал теорию магнетизма. Когда же появился наконец на кафедре, то первыми его словами были:
— Электронный резонанс что! Вот ядерный — сила!
Подобное «откровение» журналиста вызвало бы восторг. Но сегодня ребят словно подменили. Ашмарин недоуменно перевел взгляд с одного лица на другое и несмело обратился к Вадиму:
— У вас похороны, что ли?
— Не похороны, а судный день.
— Как? — не понял Ашмарин.
— А так вот. Обвинили нас в «ереси» и таскают по очереди в «святейшую инквизицию». Не понравился тут кое-кому наш юмористический листок.
— И «сопротивления» на халатах, — добавил Слава.
— В общем, — пояснил Степаненко, — в каких только грехах нас не обвинили! В анархизме, аморальности, аполитичности!
— Что за вздор! Кому могла прийти в голову такая чушь?
— Есть тут один такой, в чине комсорга факультета. Некто Герасимов…
— Так что же, на этого комсорга управы нет? Сходили бы в партбюро! — посоветовал Ашмарин.
— Зачем же серьезных людей беспокоить, — возразил Берг.
Но Степаненко поддержал Ашмарина:
— Правильно! Дураков надо учить!
— Ну-ну, вы там полегче с дураками, — вмешался Бойцов. — Может, за ними стоят и умные люди. Недаром от вас требуют признания, что все делалось не без ведома Юрия Дмитриевича.
— Так вы думаете?..
— Пора бы вам тоже подумать. Конечно, надо пойти в партбюро и объясниться. Дело пустячное, но могут раздуть такое…
— И Юрий Дмитриевич знает об этом? — спросил Ашмарин.
— Не хватало еще его отвлекать от дела!
— Тогда вот что. Я, кажется, придумал, как быть. Слушайте!
Все столпились вокруг журналиста.
***
— Не понимаю тебя, Леонид! — горячился Бенецианов, теребя кончики усов.
— А я не понимаю всех вас, — возразил Греков. — Даже Ростову и тому внушили, что причина всех зол на факультете — Воронов. Но это же абсурд!
— Однако ты сам говоришь, твой аспирант…
— Да, я вынужден был согласиться, чтобы он несколько изменил профиль своих исследований. Но при чем здесь Воронов?
— Так это же он и сбивает с толку всех аспирантов. Они готовы уже совсем забросить геологию и стать физиками. А кто будет продолжать наше дело? Подумай об этом, Леонид!
— Ну, хорошо, я постараюсь разобраться.
— Неужели тебе неясно?..
— Постараюсь разобраться, — упрямо повторил Греков.
— А уж манеры, манеры! — не успокаивался Бенецианов. — Да вот хоть на днях: является ко мне в кабинет, — как заведующий кафедрой к заведующему кафедрой. И тащит не то лаборанта, не то препаратора. Этакий, знаешь, стиляга в кожанке!
— Постой-постой! В кожанке, говоришь? Так это корреспондент областной газеты, он уже несколько дней у нас…
Бенецианов глотнул воздух.
— Корреспонде-е-ент?..
По уходе Грекова он долго сидел в кресле, не двигаясь и не поднимая головы. Так вот кто был свидетелем той дурацкой истории с книгой. Вот он каков, доцент Воронов — ведь все это, наверняка, было нарочно подстроено…
Бенецианов нажал кнопку звонка. Тотчас в двери показалось испуганное лицо лаборантки.
— Я слушаю, Модест Петрович.
— Попросите ко мне Строганову.
Софья Львовна не заставила себя ждать. Едва Модест Петрович успел овладеть собой, как в двери выросла ее плотная фигура и послышался низкий воркующий голос:
— Здравствуйте, Модест Петрович.
Бенецианов поднялся навстречу своему доценту, чмокнул ее руку, затем взял за локоть и провел к столу.
— Софья Львовна, голубушка, рад вас видеть в добром здравии. Садитесь, пожалуйста.
Строганова небрежно опустилась в кресло, положив ногу на ногу.
Бенецианов сел в кресло напротив и некоторое время молча рассматривал лицо молодой женщины, на котором странным образом уживались нежные ямочки на щеках с толстым мясистым носом над плотно сжатыми губами.
— Я слушаю вас, Модест Петрович, — сказала Строганова.
Тот глубоко вздохнул:
— Боюсь, как бы вам, Софья Львовна, не пришлось работать с другим деканом.
— Что за глупости!
— Нет, кое-кто явно хочет избавиться от меня, чтобы самому хозяйничать на факультете.
— Уж не Воронов ли?
— Он, конечно!
— Так неужели вы допустите?
— Все может случиться…
Она молчала, рассматривая блестящий кончик туфельки, как бы взвешивая сказанное профессором.
Бенецианов почувствовал, что необходимо подтолкнуть собеседницу:
— Вы думаете, и без меня ваш супруг останется в должности ассистента?
Софья Львовна подняла голову:
— Что вы хотите этим сказать?
Бенецианов пристально взглянул ей в глаза:
— Надеюсь, вы не забыли, как ваш покорный слуга устроил его без ведома Ученого совета.
Строганова вся как-то сжалась.
— Неужели вы готовы капитулировать? Можете быть уверены, что ваши друзья…
Бенецианов прервал ее:
— Софья Львовна, душечка, я всегда знал, что мы останемся друзьями.
Она молча кивнула.
— Мне хотелось поговорить с вами… Дело в том, что Воронов… Мне кажется, он уже прибегает к недозволенным приемам. Привел на факультет корреспондента и что-то затевает.
— Да уж, лишил он вас спокойной жизни!
— Не надо быть злой, дорогуша, это не идет красивым женщинам… Так вот, спокойно смотреть на эти происки ни мне, ни вам нельзя. И я полагаюсь на ваш практический ум. Вы же больше общаетесь с сотрудниками. Найдите способ раскрыть им глаза на Воронова.
***
Воронов отбросил карандаш и, энергично потянувшись, зашагал меж лабораторных столов. Время было позднее, все его помощники давно разошлись. Из коридора не доносилось ни звука. В такие часы особенно хорошо работалось.
Он снова подошел к столу и взял пленки отснятых спектров поглощения европия.
— В чем же здесь дело?..
Спектры были получены в связи с изучением кристаллической структуры флюорита. Минерал этот, представляющий природное соединение кальция и фтора, давно уже привлекал внимание Воронова. Дело в том, что кальций в нем нередко замещался европием — одним из представителей когда-то таинственных и неуловимых «редких земель». А европий был парамагнитным элементом и, следовательно, давал возможность применить к изучению структуры флюорита метод парамагнитного резонанса.
Этим и занимался Воронов в последнее время. Получено уже несколько десятков спектров европия, расшифровка их позволила уточнить структуру кристаллической решетки флюорита. И можно бы на этом поставить точку. Но до сих пор оставалось необъяснимым одно: снимки спектров поглощения европия почему-то странно раздваивались. На пленках ясно проступало два самостоятельных спектра с очень близкой сверхтонкой структурой, но все-таки нe одинаковых.
Часы в коридоре пробили двенадцать.
— Почему все-таки они удваиваются? — Он снова посмотрел на снимки.
— А что, если…
Воронов быстро перелистал страницы справочника:
— Так… Европий имеет два изотопа: европий-151 и европий-153. Процентное соотношение почти поровну… Спин ядра обоих — пять вторых. А вот магнитный момент… — Он, схватив логарифмическую линейку, снова заглянул в справочник.
— Так… Что же у нас получается?.. Для европия-151 — три целых и четыре десятых. А для европия-153… Ого! — Воронов так и впился глазами в цифры. — Одна целая и пять десятых. Меньше чем в два раза! Но это значит… Это значит, что заметное содержание европия в флюорите при комнатных температурах должно обусловить разрешение сверхтонкой структуры спектра парамагнитного резонанса от… каждого его изотопа. Стоп! Спокойно. Проверим еще раз…
Воронов сбросил пиджак и закатал рукава рубашки.
Часы в коридоре пробили час.
— Итак, семь групп линий… Каждая из них — наложение двух эквидистантных секстетов сверхтонкой структуры… Ширина индивидуальной компоненты… — Он снова берет линейку. — Так… А интенсивность линий? Прекрасно! Вполне согласуется с естественным содержанием изотопов. Но ведь это…
Воронов порывисто поднялся. Это то, о чем он не смел и мечтать. Определение изотопического состава элементов было одной из сложнейших проблем. Но теперь, стало быть, это можно решать простым снятием спектра парамагнитного резонанса.
Он усмехнулся:
— Теперь Модест Петрович может спать спокойно. Масс-спектрографа нам не понадобится. Но все-таки — неужели это так? Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?
Он снова сел за стол.
Часы пробили два.
Снова — линейка, справочник, снимки спектров.
— Нет, пожалуй, изотопы! Вот они! Прямо тут, на спектрах. — Воронов откинулся на спинку стула и крепко зажмурил усталые глаза. И тогда совершенно отчетливо, будто в свете сотен прожекторов, на сознание надвинулось то, что сопровождало его теперь везде и всегда: большие, словно удивленные, глаза девушки из одиннадцатой группы.
***
А неделю спустя, когда Воронов, окончательно убедившись в возможности определения изотопического состава элементов в минералах методом парамагнитного резонанса, набрасывал основные положения будущей статьи, в кабинет к нему зашел Стенин:
— Давно я хочу спросить, Юрий Дмитриевич, что за стычка была у вас с Чепковым? Какое-то решение партбюро отказались выполнять или что-то в этом роде?
Воронов усмехнулся:
— Веселенькая история! Хотите послушать?
— Конечно…
И Воронов рассказал, как однажды вызвал его к себе Чепков и без всяких предисловий, будто речь шла о самом обычном деле, предложил:
— Пишите заявление о том, что хотите ехать в деревню председателем колхоза.
— Как председателем колхоза? — не понял Воронов.
— Так. Разве не знаете, что селу нужны опытные руководящие кадры?
— Знаю, но…
— Так вот, — не дал ему закончить Чепков, — есть мнение, что вы оправдаете наше доверие и успешно справитесь с этим поручением.
— Я?! Но, позвольте, это что, мнение партийного руководства факультета или лично Ивана Яковлевича Чепкова?
— Что значит — лично Ивана Яковлевича Чепкова! — вскипел тот, — Чепков — секретарь партбюро. И для вас, как рядового коммуниста, мнение Чепкова — это мнение партийного руководства факультета. Садитесь и пишите!
— Но, может быть, «партийному руководству» будет угодно выслушать рядового коммуниста Воронова? Я понятия не имею о сельскохозяйственном производстве. Да и дело, которым занят…
— Нам лучше известно, где вы нужнее. Пишите заявление, там разберемся.
— Ничего я писать не буду! — сказал Воронов.
— Ка-ак? — повысил голос Чепков. — Отказываетесь подчиниться партийной дисциплине?
Воронов встал и направился к двери:
— Если партия, но не Чепков, какое бы он кресло ни занимал, прикажет ехать в деревню, я поеду хоть сегодня. Только никаких заявлений писать не стану, ибо не хочу вводить партию в заблуждение относительно того, где я мог бы принести больше пользы.
— Не разводите демагогию! Если бы вам предложили идти сейчас на фронт, вы так же начали бы рассуждать о пользе?
Не ответив ни слова, Воронов вышел из комнаты. На этом разговор и кончился.
— А кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре? — спросил Стенин.
— Кажется, никто. Да это было уже давно, забылось.
— Однако сейчас кое-кому понадобилось вновь поднять эту историю.
— Зачем?
— Боюсь, тут есть какая-то связь с тем, что «старики» снова собираются ставить вопрос о передаче ваших исследований на физмат.
— Как, теперь?
— Да, и насколько мне известно, на этот раз они выступят единым фронтом и будут действовать самым решительным образом.
— Но почему?
— Я скажу тебе, почему, — неожиданно перешел Стенин на «ты». — Потому что замкнулся в кругу своей кафедры. Отгородился от всех китайской стеной. А результат? Ведь мы на факультете почти не знаем о существе твоих идей. Твои труды читают больше физики. О твоих исследованиях известно больше в других вузах. А здесь, у нас, чаще всего слышат о них из третьих рук. И будь уверен, эти «третьи руки» так преподносят «твои» взгляды, что скоро весь факультет восстановят против тебя. Поэтому вот что, Юрий. Надо изложить свои соображения Ученому совету. И сказать все, открыто, — так, как ты говорил об этом мне. Будут возражения — не страшно. Важно, чтобы не было закулисных наговоров. Потом… Неплохо бы побеседовать тебе с Грековым, Ростовым, Егоровым. Поближе познакомить их со своими взглядами.
— Пожалуй, ты прав.
— Да, кстати, как тот кристалл силлиманита, что вырастили вы на прошлой неделе?
— Прекрасно! Превзошел все ожидания. Энергия генерированного луча во много раз больше, чем у рубина.
— За счет чего же?
— Квант больше, — отсюда и мощность излучения. Одним словом, можно гарантировать дальность действия луча по крайней мере до Марса.
— Вот видишь! А ведь об этом у нас тоже никто не знает. Так что подумай о том, что я сказал. Это нужно не только для тебя, это нужно всем нам, для будущего нашей науки.
ДРУЗЬЯ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
Все уже забыли о «крестовом» собрании. Да ничего там особенного и не было. Ну, пропесочили немного…
И все-таки обидно, что ребята, кого Саша считал лучшими друзьями, не захотели даже разобраться толком. Иван с того дня ни разу не пришел к ним в деревню. А Люся и не разговаривает с ним.
Вот и бродит он теперь вечерами один, стараясь не попадать на глаза однокурсникам. И от Наташи ни слова. А ведь, наверное, давно получила письмо — до города рукой подать. Так что же — о настоящей дружбе только в книгах пишут?
Саша перепрыгнул канаву и зажмурился от яркого света из окна. Сельсовет… Он замедлил шаг. Из двери выглянул знакомый сторож.
— А, ты, мил-человек, — узнал он Сашу — Али снова письмо писать надумал?
— Да нет…
— Заходи, побалакаем.
Саша прошел за сторожем в комнату и сел на скамью. Старик снял полушубок и, усевшись рядом, начал сворачивать козью ножку.
— Кури, — кивнул он Саше на раскрытый кисет. — Свой табачок, не купленый.
— Спасибо, не курю.
— И то дело. Пакость это, больше ничего. Через табак вот и кашель у меня. Да привык. — Он жадно затянулся и, бережно свернув кисет, сунул его в карман. — Отстать не могу… Ну, а на кого ты, к примеру сказать, учишься?
— Геологи мы, папаша. Землю будем исследовать, руды искать.
— Ага. И долго этому надо учиться?
— Пять лет.
— Эва сколько. Грамотными станете. А что ж это ваши, намедни, с крестами набедокурили?
— Я это набедокурил, папаша.
— Ты? — не поверил старик. — На тебя вроде непохоже.
— Почему так думаете?
— А потому, что я человека насквозь вижу.
— И все-таки я.
Старик покачал головой:
— По шее бы за такое дело.
— Уже получил.
— От кого?
— От своих ребят. Самые близкие друзья надавали, на кого и подумать не мог…
— Да… Ить друг не тот, кто медом мажет, а кто правду кажет.
— Вы так думаете?
— Мне, мил-человек, думать нечего. Я на своем веку ой-ой как много думал. — А тебе есть над чем задуматься…
Проговорили они долго.
А когда Саша подходил к дому хозяйки, навстречу ему поднялась с завалинки знакомая плечистая фигура.
— Здорово, бродяга!
Иван! И сразу стало легче.
— Здравствуй. Давно ждешь?
— Порядочно… Как вы тут живете?
— Ничего.
— Не совсем, видно, «ничего», если по ночам не спишь. Обиженного строишь… И других разжалобил. Вчера целая делегация приходила мне за тебя шею мылить.
— Какая делегация?
— Девчонки наши! Мол, зачем я так обидел несчастного Степанова.
— Постой-постой! Какие девчонки? Светка, что ли? Кто ее просил!
— Нет, не Светка. Таня с Люсей! И никто их не просил. А напустились на меня, хоть беги да извиняйся перед тобой… Но я не затем пришел. С какой стати на всех дуешься? Не думай, что я не знал, кто затеял эту историю с крестами. А выступил против тебя потому, что больно легко ты поддался Войцеховскому. И проучить тебя за это следовало.
Саша молчал. Иван достал папиросы, чиркнул спичкой.
— И смотри, не вздумай девчатам рассказать о нашем разговоре.
— Понятно, — буркнул Саша.
— Ну, ладно, я пойду, — поднялся Кравцов. — Три километра топать.
— А ты заночуй у нас!
— Нет, я с рассветом выезжаю.
— Пойдем провожу.
— Это зачем? Сам дойду… Ну, бывай! — Он крепко пожал Саше руку.
Саша в задумчивости смотрел ему вслед. Вот тебе и Иван. «Не тот друг, кто медом мажет…», — вспомнились слова старика. А Люся… Ведь это ее выступление вывело его тогда из равновесия. Это от ее глаз он прятался, бродя по вечерам темными переулками. А она, оказывается, не только не сердится на него, но даже…
Он опустился на крыльцо и долго смотрел на усеянное звездами небо.
***
Дождь, зарядивший после обеда, так и не перестал. Земля намокла. Сапоги стали пудовыми, лопату не вытащить из борозды. Работу пришлось бросить.
С поля шли молча. В деревне ребята разделились. Саша повернул к своей избе, но его задержал Валерий:
— Пойдем со мной.
— Куда?
— В профилакторий.
— Куда, куда? — не понял Саша.
— В профилакторий, говорю! Промок, наверное, насквозь? И я тоже. А печи хозяйки сейчас не топят. Так что, не обсушишься. Надо греться по-таежному.
— Неудобно…
— По-твоему, лучше заболеть?
Саша заколебался. Чего тут, в самом деле, неудобного!
— Пошли, — согласился он, и они зашагали к лавке сельпо.
Там была почти вся бригада Краева. Глаза у ребят блестели.
Фарид шагнул им навстречу:
— Вот и хорошо! Возьмем на троих, ребята! Все уже сообразили, одни мы остались.
Валерий поморщился:
— Пить здесь? Мы не извозчики! — Он купил бутылку вина, хлеба и колбасы. Кивнул Саше.
— Пошли к нам!
В избе было неприветливо. Хозяйка, действительно, печь не топила, и Саша не стал даже раздеваться. Но после первой же выпитой рюмки озноб кончился, и по всему телу разлилось приятное тепло.
Выпили еще. И Саше стало совсем хорошо. Изба показалась уже почти уютной, а залежалая колбаса даже вкусной. И сам Валерий — не таким уж плохим парнем. В конце концов, никто вот не догадался предложить ему выпить после такой слякоти. А Валерий предложил. Мало ли что было у них когда-то… А Валерий снова налил по рюмке и заговорил:.
— Ты, Сашка, парень стоящий. Один я знаю, какой ты парень. Только жизнь твоя будет нелегкой.
— Почему?
— Никто тебя не поймет. Люди еще не доросли, чтобы ценить хорошее. Да-да! Не смейся! Думаешь, я сам не знаю, что хорошо и что плохо? Или мне самому не хочется делать хорошее? Еще как хочется! Но ты мне дашь гарантию, что и другие будут делать так же? Нет, не дашь! И никто не даст!
— Постой-постой! Что-то я тебя не пойму. О чем ты?
— А вот о чем. По-моему, чтобы жить по-настоящему честно, слышишь, честно, и никогда не кривить душой, делать только добро, надо быть уверенным, что и все другие будут отвечать тебе тем же. А то с какой стати…
— А-а! Теперь понятно. Только что же получается? Выходит, самому-то тебе на все наплевать? Мне вот, например, самому хочется быть честным. Какое мне дело до других! То есть, не то чтобы никакого дела не было. Но главное для меня — в своих глазах быть человеком… Да и тебе самому разве не хочется быть честным? Так и другим. Вот тебе и гарантия!
— Да брось ты, Сашка! Мало ли, что нам хочется! А кругом такие вот краевы да войцеховские. Попробуй быть с ними честным. Или думаешь, они хотят нам добра? Как же! Ну, мне, положим, и ждать от них нечего. Знают они, что я и говорить с ними не хочу. Но ты ведь их терпишь, даже порой хорошо к ним относишься. И чем они тебе отплачивают? Как поступили в последний раз? А? Молчишь?.. Так что же, по отношению к ним я тоже должен быть честным, по-твоему? Нет, спасибо! Это уж толстовщина какая-то!
— Чудак ты, Валерка! Не в них же дело… Пусть они оказались трусами, предателями, что ли. Но разве ты сам хотел быть на их месте? Да я бы после этого…
— Ну, конечно, сейчас ты готов пожалеть их. А тогда тоже психанул.
— Тогда мне обидно стало, что Иван и Люся…
— Люся… Да, это, брат, девчонка! Одни глаза чего стоят. Я бы за нее… Знаешь, Сашка, я за ней на край света поехал бы! А ты?
— Что я?
— Ну, чего притворяешься! Что я, не вижу, ты с нее глаз не спускаешь!
— Я?!
— А то нет? Да и она тоже…
Саша почувствовал, что краснеет.
— С чего ты взял?
— Слушай, Сашка, это правда? Правда, что ты к ней ни-ни?
Саша молчал.
— Ну, что молчишь? Я тебе все сказал… Если ты в самом деле по отношению к ней ничего… то не мешай мне. Слышишь? Не мешай! И выпьем за это…
— За что выпьем? — Саша встал и сжал кулаки. — За что ты предлагаешь выпить?!
Валерий растерялся:
— Да ты чего? Я же по-дружески…
— Молчи! По-дружески… Что ты понимаешь в дружбе с твоими гарантиями!
— Но я люблю ее…
— Врешь! Если бы любил, не торговался бы со мной, как на базаре. — Хлопнув дверью, Саша вышел из комнаты.
Дождь не переставал. Но теперь он освежал разгоревшееся лицо.
«Вот гад! Не мешать ему. Еще смеет говорить о ней, как о какой-то Аллочке или Вике. Да за нее любой пойдет в огонь! Любой! Только уж не Валерий. И разве можно говорить об этом вслух? Разве можно вообще кому-нибудь сказать о том, как хочется ее видеть…
Так что же это? Неужели он… любит ее? А Наташа?.. Нет-нет! Наташа всегда будет его лучшим другом. Но почему же он думает не о Наташе, а о ней? Только о ней! Все время только о ней!»
***
В тот вечер у дома бабки Маши до ночи не смолкали голоса. Накануне здесь опрокинулся воз соломы — колесо соскочило с телеги, или еще что-то случилось, но солома так и осталась лежать под старым тополем, и теперь на ней расположились ребята из одиннадцатой.
Сначала общим вниманием завладел Краев. Все покатывались от смеха, слушая невероятные истории, героем которых был сам Колька. Потом заговорили о спорте. Затем вспомнили, кто что знал таинственного и необъяснимого. И тут вдруг раскрылся «талант» Бори Ваймана. У него в запасе было столько сверхъестественного и страшного, что удивительно, как он вообще не боится ходить по земле. Сам он, правда, ничего такого не встречал. А вот его тетя и бабушка и одна мамина «знакомая»…
Но Борю перебил Костя Славин:
— Хватит, Борька, ерунду пороть! Пусть лучше Сашка расскажет, как он тогда с пижонами расправился.
— Правда, Саша! Расскажи! — поддержали ребята.
— Нашли о чем вспоминать. Ну, шел я с вечера…
Ребята притихли. Пришлось рассказать все.
— А ты, Сашка, свой парень! — проговорил Краев. — Я это еще на последнем собрании понял. Вот тебе мои пять!
— Парень-то он мировой, — заметил кто-то из темноты. — Но вот покрывать Войцеховского не стоило.
Подошли Джепаридзе и Войцеховский.
— Ребята! Вы тут сидите, а там такое творится!
— Где?
— В избе, у девчат. Понимаете! — начал Войцеховский. — Мы хотели их подзавести, стали мяукать под окнами. А девчата нас — водой! И тут… Вот хохма! Подвернулся. Петр Ильич, к ним зачем-то шел. А они на него — целое ведро воды! Он как закричит: «Безобразие!» — и к ним в избу. А мы ходу! Представляю, что там сейчас делается. Потеха!
— Ничего себе, — сказал Саша. — Подвели девчат, и потеха!
— А что? — усмехнулся Войцеховский. — Не лезь, знаешь, куда не просят. Не то пожалеешь.
Саша поднялся:
— Какая же ты дрянь, Войцеховский!
Войцеховский шагнул было к нему, но дорогу преградил Краев.
— А тебе чего? — зло бросил Войцеховский.
— Сунься, увидишь!
— Скажите пожалуйста, защитник!
— Ну-ну! — встал и Костя Славин. — Полегче!
— Да что вы все с ума посходили? — растерянно проговорил Войцеховский.
— Да, все! — подался вперед Попов. — Хватит командовать!
За ним поднялись и другие — Ибрагимов, Беленький, Вайман. Одиннадцатая группа становилась группой.
***
Воскресный вечер выдался на славу. Дождь, моросивший почти весь день, неожиданно перестал, и заходящее солнце осветило землю последними лучами. Озимь, вчера еще еле заметная, поднялась теперь сплошным зеленым ковром.