Когда вы отказываетесь от собственного эго, тогда никто не сможет насмехаться над вами Если кто-то называет вас болваном, то единственной причиной, по которой вы можете огорчиться, является ваша вера в то, что человек, сказавший это, может быть прав!
Несколько лет назад, когда я ехал в машине по автостраде, несколько молодых парней в старой машине, показывая на меня, принялись надо мной глумиться, выкрикивая через открытое окно своей машины: «Эй! Лысый! Эй! Скинхед!»
Так как они старались запугать меня, я опустил окно в своей машине и крикнул им в ответ: «Подстригите волосы, девчата!» Возможно, мне не следовало этого делать. Мои слова только подстрекнули молодых парней.
Юные хулиганы повели свою машину бок о бок с моей, вытащили журнал и с широко раскрытыми ртами принялись выразительно жестикулировать, чтобы заставить меня посмотреть на картинки в журнале. Это был экземпляр журнала «Плейбой».
Я рассмеялся над их грубым чувством юмора. В их возрасте, находясь в компании своих дружков, я поступил бы точно так же. Увидев мой смех, они вскоре отступили. Смех над оскорблением оказался лучшей альтернативой ханжеской стыдливости.
Посмотрел ли я на картинки в журнале «Плейбой»? Конечно, нет. Я благонравный монах, сохраняющий обет целибата. Тогда откуда мне известно, что это был экземпляр «Плейбоя»? Мой водитель сказал мне об этом. По крайней мере, это именно та версия изложения событий, которой я придерживаюсь.
Дурак
Кто-то называет вас дураком. Затем вы начинаете думать: «Как он мог назвать меня дураком? У него нет никакого права называть меня дураком! Обзывать меня дураком оскорбительно! Я отомщу ему за то, что он назвал меня дураком». И внезапно вы понимаете, что позволили этому человеку назвать вас дураком ещё четыре раза.
Каждый раз, вспоминая слова этого человека, вы позволяете ему называть вас дураком. В этом заключается вся трудность.
Если кто-то обзывает вас дураком и вы немедленно отпускаете это, то это более не беспокоит вас. В этом заключается разрешение проблемы.
Зачем позволять другим людям управлять вашимвнутренним счастьем?
Страдание и отпускание страдания
Мысли о стирке
В нынешние времена люди слишком много думают. Если бы они хоть немного умерили прыть своего ума, их жизнь протекала бы намного проще.
В нашем монастыре в Таиланде одну ночь каждой недели монахи отказывались от сна, посвящали всю ночь медитации, которая длилась в главном зале от заката до восхода. Данная медитация являлась частью лесной монашеской традиции. Эти условия не были слишком суровыми, поскольку мы всегда могли вздремнуть следующим утром.
Одним таким утром, после сеанса ночной медитации, когда мы собирались разойтись по своим хижинам и отоспаться, настоятель подал знак молодому монаху австралийского происхождения. К ужасу этого монаха, настоятель отдал распоряжение выстирать огромную кучу одежды, причём приказал ему сделать это немедленно. По нашей традиции мы заботимся о настоятеле, стирая его одежду и оказывая ему прочие незначительные услуги.
Куча белья для стирки была гигантской. Более того, весь процесс стирки выполнялся традиционным способом, принятым у лесных монахов. Необходимо было натаскать воды из колодца, развести большой костёр и нагреть воду. Из бревна хлебного дерева с помощью монастырского мачете строгали щепки. Щепки добавляли в кипящую воду, чтобы они отдали сок, который действует в качестве моющего средства. Затем каждый предмет одежды по одному помещали в деревянное корыто, в которое затем наливали коричневый кипяток, и одежду выбивали руками до тех пор, пока она не становилась чистой. Затем монах должен был высушить одежду на солнце, время от времени переворачивая её, чтобы на ткани, окрашенной натуральными красками, не осталось полос. Стирка даже одного одеяния была долгой и тяжёлой процедурой. Стирка такого большого количества одежды должна была занять не один час. Молодой монах, уроженец города Брисбен, после бессонной ночи чувствовал себя очень уставшим. Мне было его жаль.
Чтобы помочь ему, я пошёл в сарай-прачечную. Когда я туда вошёл, монах ругался и бранился скорее в соответствии с брисбенской, нежели с буддийской традицией. Он жаловался на то, как это несправедливо и жестоко. «Неужели этот настоятель не мог подождать до завтра? Неужели он не понимает, что я не спал всю ночь? Я стал монахом не для этого!» Это не точные его слова, но это всё, что пригодно для печати.
К тому времени я был монахом уже несколько лет. Я понимал, что он чувствует, и знал, как решить его проблему. Я сказал ему: «Думать об этом гораздо труднее, нежели делать это».
Он замолчал и уставился на меня. Спустя несколько секунд тишины он молча вернулся к работе, а я отправился спать. К концу того дня он пришёл поблагодарить меня за помощь, оказанную в стирке. Как он обнаружил, это была истинная правда, что размышления о стирке оказались самой трудной частью работы. Когда он перестал жаловаться и начал просто стирать, проблемы уже не было вовсе.
Самой трудной частью чего бы то ни было в нашей жизни, является размышление об этом.
Опыт перемещения
В свои первые годы монашества в Северо- Восточном Таиланде я получил бесценный урок о том, что «самой трудной частью чего бы то ни было в жизни является размышление об этом». Аджан Ча возводил новый церемониальный зал в своём монастыре, и многие из нас, монахов, оказывали помощь в работе. Аджан Ча имел привычку испытывать нас, говоря, что монах будет трудиться не покладая рук всего лишь за одну или две бутылки пепси, а это требовало значительно меньших финансовых затрат от монастыря, нежели наём рабочих из города. Тогда я частенько подумывал об организации профсоюза монахов-послушников.
Церемониальный зал был возведён на холме, сооружённом монахами. После того как этот холм был насыпан, оставалось много земли. Поэтому Аджан Ча созвал нас вместе и сказал о своём желании, чтобы оставшаяся земля была перемещена на задворки монастырской территории. Три следующих дня, работая с 10.00 утра и далеко затемно, мы грузили землю лопатами и перевозили её на тачках в то самое место, куда хотел Аджан Ча. Когда всё было закончено, я был счастлив.
На следующий день Аджан Ча на несколько дней отправился посетить другой монастырь. После его отъезда заместитель настоятеля созвал монахов и сообщил, что земля находится не в том месте и её необходимо переместить. Я был раздосадован, тем не менее, пока мы тяжело работали на тропической жаре в течение ещё трёх дней, мне удалось усмирить свой жалующийся ум.
Едва только мы закончили перетаскивать кучу земли во второй раз, вернулся Аджан Ча. Созвав монахов, он сказал: «Зачем вы переместили землю туда? Я ведь говорил, что она должна быть в другом месте. Перенесите её обратно!»
Я был зол. Я был в ярости. Я был взбешён. «Неужели старшие монахи не могут сперва договориться между собой? Буддизм считается организованной религией, но этот монастырь такой неорганизованный! Они даже не могут определиться с тем, где оставить кучу земли! Они не вправе так со мной поступать!»
Ещё три долгих, изнурительных дня землекопа маячили передо мной. Толкая тяжёлую тележку, я сквернословил на английском, чтобы тайские монахи не поняли меня. Это переходило все границы. Когда всё это закончится?!
Я стал замечать, что, чем больше злился, тем тяжелее становилась тележка. Один из моих приятелей из числа монахов, увидев, как я ворчу, подошёл ко мне и сказал: «Твоя проблема в том, что ты думаешь слишком много!»
И он был совершенно прав. Как только я прекратил ныть и жаловаться, тележку стало толкать намного легче. Я получил хороший урок, размышления о перетаскивании земли являлись самой сложной частью дела; перетаскивать землю было просто.
По сей день я подозреваю, что Аджан Ча и его заместитель спланировали всё это с самого начала.