Просвещенный абсолютизм».

Историография. Вторая половина XVII – XVIII вв. – время бурных изменений в российском обществе, которые до сих пор вызывают неоднозначные оценки. Главный предмет споров — проблема абсолютизма: время его возникновения, сущность, социальная природа, периоды разви­тия. Все это породило обширную историографию, как дореволюци­онную, так и советскую.

Дворянские историки стояли на позициях изначальности самодер­жавия на Руси. В.Н. Татищев и Н.М. Карамзин видели его уже в Ки­евском государстве. В.О. Ключевский находил самодержавие в Московском государ­стве при Иване Грозном и даже при его деде Иване III. В советской историографии переход к самодержавию связывают с различными периодами. Некоторые авторы относят его нача­ло ко времени Ивана III, именовавшего себя самодержцем. Другие связы­вают установление самодержавия с именем Ивана Грозного. Некоторые же исследователи ведут абсолютизм с реформ Петра I, с начала XVIII в.

Л. В. Черепнин отмечал, что некоторые историки ищут предпо­сылки абсолютизма не в междуклассовой, а внутриклассовой борьбе эксплуататоров, т. е. в соперничестве боярства и дворянства.

Историография реформ Екатерины II не менее обширна, чем историография петровских преобразований. Она включает в себя, как труды общего характера, посвященные истории России второй половины XVIII в., биографии императрицы, ее реформаторской деятельности, так и довольно значительный пласт историко-юридической литературы, и работы об отдельных деятелях екатерининской эпохи.

Первые опыты описания екатерининского периода русской истории и биографии императрицы и в России, и за рубежом появились уже в начале – первой половине XIX в. Сочинения российских авторов носили преимущественно апологетический характер, а иностранные и вовсе были скорее политическими памфлетами, чем научными трудами. Объемную характеристику Екатерине и ее политике в 1811 г. дал Н.М. Карамзин в «Записке о древней и новой России». Он считал Екатерину «истинною преемницею величия Петрова и второю образовательницею новой России», а ее время оценивал как «счастливейшее для гражданина российского». Вместе с тем историк отмечал и недостатки екатерининского правления, связанные, по его мнению, с личными слабостями императрицы и общественными пороками.

В 20-40-е гг. XIX в., когда неосуществившиеся либеральные взгляды александровского времени сменились разочарованием николаевской поры, в весьма высокой деятельности Екатерины сводились самые разные по своим взглядам мыслители и общественные деятели. А.А. Бестужев считал, что «заслуги Екатерины для просвещения отечества неисчислимы». Славянофил А.С. Хомяков, сравнивая екатерининскую и александровскую эпохи, делал вывод о том, что при Екатерине Россия существовала только то время как «при Александре на делается какою-то служебною силою для Европы», а западник П.Я. Чаадаев полагал, что «излишне говорить о царствовании Екатерины II, носившем столь национальный характер, что, может быть, еще никогда ни один народ не отождествлялся до такой степени со своим правительством, как русский народ в эти годы побед и благоденствия». Немало строк и в стихах, и в разного рода статьях и заметках посвятил Екатерине П.А. Вяземский. Он, в частности, заметил, что «она любила реформы, но постепенные, преобразования, но не крутые».

Первая половина XIX в. отмечена и первыми документальными публикациями, как, например, изданием переписки Екатерины II с Вольтером. Однако подлинно научное изучение истории царствования Екатерины началось с 1860-х гг. Тогда же было начато научное изучение и постепенное введение в научный оборот письменного наследия самой императрицы. Тогда же было опубликовано большое количество относящихся к екатерининскому времени мемуарных источников.

Весь этот богатейший документальный материал стал основой для значительного числа как общих, так и специальных исследований, в которых фактически были поставлены все важнейшие проблемы и вопросы историографии екатерининской эпохи, и поныне сохраняющие свою научную актуальность. В целом в русской дореволюционной историографии можно выделить два основных направления. Одно из них представлено главным образом историками так называемой «государственной школы» (А.Д. Градовский, И.И. Дитятин, С.М. Соловьев и др.) и некоторыми иными близкими к ним учеными, как, например, B.C. Иконников, А.С. Лаппо-Данилевский, Н.Д. Чечулин и др. Их интересы были связаны в первую очередь с социально-политическими аспектами истории царствования Екатерины, эволюцией институтов государственной власти и системы управления, статусом отдельных социальных групп и т. д. Вне зависимости от оценки некоторых конкретных мероприятий, историки этого направления оценивали реформы Екатерины довольно высоко, рассматривали их как важный этап развития российской государственности, европеизации страны, становления элементов гражданского общества.

Второе, сложившееся в то время направление можно условно назвать «либерально-демократическим» (А.А. Кизеветтер, В.О. Ключевский, В.И. Семевский и др.). Их отношение к реформам Екатерины и к ее внутренней политике было значительно более критичным. Именно для них в первую очередь характерны поиски различий между декларациями и реальными поступками Екатерины, особое внимание, уделяемое крестьянскому вопросу.

Некоторые итоги дореволюционной отечественной историографии изучения Екатерины II были подведены в очерках К. В. Сивкова, В.В. Каллаша, В.Я. Уланова, М.М. Богословского, А.А. Кизеветтера и И.М. Соловьева в IV томе сборника «Три века» (М., 1913). В очерке В.В. Каллаша, в частности, наиболее ярко отразилось утвердившееся к этому времени в историографии представление о разительном контрасте между декларациями, замыслами и представлениями императрицы и реальностью России второй половины XVIII в. Подобное же видение эпохи характерно для лекций и очерка о Екатерине II В.О. Ключевского.

Общие характеристики екатерининского царствования в дорелюционное время были даны также B.C. Иконниковым (1897 г.) и А.С. Лаппо-Данилевским. В центре работ Иконникова в основном процессы, связанные с духовно-нравственным подъемом общества, в чем он прежде всего и видел значение екатерининского времени, и в связи с этим он рассматривает изменения в воспитании, образовании, культуре, уголовном законодательстве. Небольшая по объему работа Иконникова насыщена многочисленными фактами, нередко опускавшимися историками последующего времени. Автор также придерживался мнения о наступлении реакции после Французской революции 1789 г., хотя и отмечал, ссылаясь на пример Австрии, Пруссии и Англии, что это было всеобщим явлением.

В отличие от Иконникова, Лаппо-Данилевский дал краткую характеристику экономике екатерининской эпохи, в частности развитию земледелия, предпринимательства, внутренней и внешней торговли, банковского дела. Историк отмечал, что «государственная деятельность Екатерины оставила глубокий и во многих отношениях плодотворный след в русской жизни».

Русская дореволюционная историография екатерининских реформ оказала значительное влияние на историографию зарубежную. Среди них в первую очередь выделяется исследование профессора Лондонского университета И. де Мадариаги. Царствование Екатерины Мадариага рассматривает как один из наиболее важных периодов истории России, предопределивших ее развитие в последующее время. Что же касается реформ, то исследовательница пришла к выводу, что по существу вся политика императрицы была цельной и не противоречила ее политическим декларациям. Этой точки зрения, с теми или иными оговорками придерживается большинство современных зарубежных историков.

В советской историографии личности Екатерины II и собственно ее реформам внимания уделялось сравнительно немного. Для большинства работ советского времени характерен, во-первых, классовый подход и, во-вторых, рассмотрение екатерининских преобразований в рамках концепции «просвещенного абсолютизма». При этом превалирует достаточно негативная оценка. Со страниц многих работ императрица предстает как убежденная крепостница, проводящая сугубо продворянскую политику, и если и заигрывающая с либеральными идеями, то лишь в первые годы царствования. Особое внимание советские историки уделяли крестьянству и его классовой борьбе, истории Пугачевщины, которая рассматривалась в свете концепции крестьянских войн, городским восстаниям, развитию торговли, мануфактуры, русского города, землевладению. В значительной мере именно с оценкой екатерининского периода русской истории непосредственно связаны прошедшие в советской историографии 1960—1980-х гг. дискуссии о генезисе капитализма, абсолютизме, крестьянских войнах и городских восстаниях. Однако сосредоточенность на концепции «просвещенного абсолютизма», сугубо социологический подход кассовой борьбы, появление устойчивых историографических штампов типа «дворянская империя» практически исключили из тематики научных исследований личность Екатерины, ее творчество, жизнь екатерининского двора, факты политической истории.

Современные исследователи подчеркивают главные успехи правления Екатерины: осуществленные почти во всех сферах жизни огромного государства преобразования не несли в себе ни грана «революционного» начала и в своей основе были направлены на всемирное укрепление абсолютистского государства, дальнейшее упрочнение господствующего положения дворянства, законодательное закрепление неравноправного сословного деления общества, когда «правовой статус всех других сословий был подчинен интересам государства и сохранению господства дворянства».

Под просвещенным абсолютизмом одни авторы понимают политику, которая, используя социальную де­магогию и лозунги просветителей, преследовала цель сохранения старых порядков. Другие историки пытались показать, как просве­щенный абсолютизм, отвечая интересам дворянства, одновременно способствовал буржуазному развитию. Третьи подходят к вопросу о просвещенном абсолютизме с академических позиций, видят в нем один из этапов эволюции абсолютной монархии.

XVIII в.— время господства просветительской идеологии. Фран­цузские просветители М. Ф. Вольтер, Монтескье, Д. Дидро, Ж. Ж. Руссо сформулировали основные положения просветительской концепции общественного развития. Один из путей достижения свободы, равенства и братва философы видели в деятельности просве­щенных монархов — мудрецов на троне, которые, пользуясь своей властью, служат делу просвещения общества и установлению спра­ведливости.

Представление о государстве как о главном инструменте достиже­ния общественного блага господствовало в умах людей того времени. Идеалом Ш. Л. Монтескье, чье сочинение «О духе законов» было настольной книгой Екатерины II, являлась конституционная монар­хия с четким разделением законодательной, исполнительной и судеб­ной властей. В своей политике Екатерина II пыталась реализовать эти теоретические положения. Естественно, она не могла пойти про­тив дворянства, против крепостного права. Она стремилась постро­ить законную самодержавную монархию, обновить ее с учетом но­вых исторических реалий, а не вводить конституционный демократи­ческий строй, как этою хотели просветители. Понимание монархами равенства и свободы не шло дальше закрепления прав и привилегий каждою сословия в рамках самодержавной монархии.

Политика просвещенного абсолютизма в России, так же как и в ряде других европейских стран, заключалась в использовании положений просветительской идеологии для укрепления крепостниче­ского строя в условиях начавшегося разложения. Такая политика не могла проводиться долгое время. После Великой французской ре­волюции наметился курс на усиление внутренней и международной реакции, что означало конец периода просвещенного абсолютизма.

28 июня (9 июля) 1762 г. Екатерина II, опираясь на гвардейские полки, совершила захват политической власти (дворцовый переворот) и стала самодержавной императрицей России. Задумав государственный переворот, и вместе с тем желая до времени оставаться в тени, Екатерина избрала главными союзниками своими Григория Григорьевича Орлова и княгиню Дашкову. Первый пропагандировал среди войск, вторая — среди сановников и аристократии. Благодаря Дашковой были привлечены на сторону императрицы граф Н. И. Панин, граф К. Г. Разумовский, И. И. Бецкой, Барятинский, А. И. Глебов, Г. Н. Теплов и др.

Императрица, указом от 24 января (4 февраля) 1783 года, назначила Дашкову на пост директора Петербургской Академии наук при президентстве графа К. Г. Разумовского. Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова стала первой женщиной в мире, которая управляла Академией наук. По её предложению была также учреждена 30 сентября (11 октября) 1783 года Императорская Российская академия, имевшая одной из главных целей исследование русского языка, и Дашкова стала её директором.

С 1763 г. Екатерина II начала постоянную переписку с М. Ф. Волтером и его единомышленниками, обсуждая с ними государственные дела. Она подчеркивала, что книга Ш. Л. Мон­тескье стала ее путеводителем в политике. В странах Западной Европы заговорили о «великой Семирамиде Севера».

Екатерина II придавала огромную роль законодатсльству. Она писала, что законы создаются «для воспитания граждан», что «каж­дое государственное место имеет свои законы и пределы». По под­счетам историков, императрица за годы своего царствования издава­ла по 12 законов в месяц. Наиболее активной она была в первые годы своего правления, издавая в среднем по 22 законодательных акта в месяц. Уже в манифесте после вступления на престол Екате­рина II недвусмысленно заявила: «Намерены мы помещиков при их имениях и владениях нерушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать».

В условиях массовых волнений монастырских крестьян Екатери­на в 1764 г. провела секуляризацию церковных имуществ, объявлен­ную еще Петром III. Устанавливались штаты и оплата церковнослу­жителей. Бывшие монастырские крестьяне (их было около 1 млн душ мужского пола) перешли под власть государства. Они стали на­зываться экономическими, так как для управления ими была создана Коллегия экономии.

В 1773 г. был введен принцип веротерпимости.

В 1765 году в Санкт-Петербурге было основано Вольное экономическое общество - по существу, первая в России независимая научная организация. Полное его название звучало так: "Императорское вольное экономическое общество к поощрению в России земледелия и домостроительства". Общество возникло по инициативе передовых представителей дворянства, которые были заинтересованы в успешном развитии сельского хозяйства и промышленности. Просуществовала эта организация почти полтора века - до 1917 года. В поле зрения Общества было множество задач, связанных с рациональной организацией помещичьего и крестьянского хозяйств. В его первом Уставе цель организации определялась как забота "о приращении в государстве народного благополучия", а все члены организации должны были стремиться к распространению "полезных и нужных знаний", способствующих улучшению результатов земледельческого туда и животноводства. Однако внедрение полезных научных идей шло в России очень медленно и не давало большого эффекта, потому что развитию экономики страны мешало крепостное право. Сразу после создания Общества начали издавать его труды, всего в свет вышло более 200 томов с различными работами передовых русских агрономов.

Уложенная комиссия. Преследуя цель установить «тишину и спокойствие» в стране, укрепить свое положение на престоле, Ека­терина II созвала в 1767 г. в Москве специальную Комиссию для составления нового свода законов Российской империи взамен ycтaревшего Соборного уложения 1649 г. В работе Уложенной комиссии участвовали 572 депутата, представлявшие дворянство, государствен­ные учреждения, крестьян и казачество. Крепостью крестьяне, составлявшие примерно половину населения страны, в работе Комис­сии не участвовали.

Депутаты но предложению Екатерины II представили в комис­сию примерно 1600 наказов с мест, «дабы лучше узнать было нуж­ды и чувствительные недостатки народа». В качестве руководящего документа Комиссии 1767 г. императрица подготовила «На­каз»— теоретическое обоснование политики просвещенного абсолю­тна. Почти 3/4 текста «Наказа» составляли цитаты из сочинений просветителей. Эти цитаты были тщательно подобраны, и «Наказ», таким образом, представлял собой цельное произведение, в котором доказывалась необходимость сильной самодержавной власти в Рос­сии и сословного устройства русского общества.

«Наказ» исходил из положения о том, что верховная власть «со­творена для народа» и действует «к получению самого большего от всех добра». Верховная власть, по мнению Екатерины II, может быть только самодержавной. Она объясняла это принадлежностью русского народа к числу европейских, обширностью территории и рассуждением, что «лучше повиноваться законам под одним гос­подином, нежели угождать многим».

Целью самодержавия Екатерина II объявила благо всех поддан­ных. Девизом Уложенной комиссии были слова: «Блаженство каждо­го и всех». Свобода граждан, или, как се называла Екатерина II, вольность, «есть право делать то, что законы дозволяют». Таким об­разом, равенство людей понималось как право каждого сословия об­ладать дарованными ему правами: для дворян свои установления, для крепостных — свои. Только суд может при­знать человека виновным, утверждалось в «Наказе».

Уложенная комиссия начала заседание в 1767 г. Неожиданно для Екатерины и се приближенных в центре обсуж­дения оказался крестьянский вопрос. Некоторые депутаты — дворя­не Г. Коробьин и Я. Козельский, крестьяне И. Чупров и И. Жереб­цов, казак А. Алейников, однодворец А. Маслов — выступали с кри­тикой отдельных сторон крепостничества. Например, А. Маслов предлагал передав крепостных крестьян в особую коллегию, кото­рая выплачивала бы из крестьянских податей жалованье помещику. Ряд депутатов высказался за четкую регламентацию кресть­янских повинностей. Большинство же депутатов, напротив, выступа­ло с защитой крепостничества и требованием расширения их сослов­ных прав, привилегий, групповых интересов.

Работа Комиссии продолжалась более года. Под предлогом нача­ла войны с Турцией, «нарушения мира и тишины» она была распу­щена в 1768 г. на неопределенное время, так и не составив новою уложения. Созданные наряду с Большим общим собранием частные комиссии, занимавшиеся конкретными законами, просуществовали до смерти Екатерины II.

Из выступлений и наказов депутатов Екатерина II смогла соста­вить довольно ясное представление о позициях различных групп на­селения страны. «Наказ» Екатерины II и материалы Уложенной ко­миссии во многом предопределили законодательную практику импе­ратрицы. Идеи «Наказа» можно проследить и в «Учреждении о губерниях», и в «Жалованных грамотах» дворянству и городам, принятых после подавления Крестьянской войны иод руководством Е. И. Пугачева.

Вряд ли правы те историки, которые видят в созыве Уложенной комиссии демагогический фарс, разыгранный Екатериной II. Нельзя назвать Уложенную комиссию и началом русского парламентаризма. В конкретных условиях России второй половины XVIII в. Екатери­на II сделала попытку модернизации страны, создания законной са­модержавной монархии, опираясь на тогдашний уровень знаний о природе и обществе.

Н. И. Новиков против «Всякой всячины». Желая и далее фор­мировать общественное мнение, императрица обратилась к журнали­стике. В 1769 г. она стала издавать сатирический журнал «Всякая всячина». Главной идеей журнала была критика человеческих слабо­стей, пороков и суеверий («сатира в улыбательном духе»). Екатери­на II пыталась свести дело к ироническому подсмеиванию над модни­цами и щеголями, скрягами и хапугами, суеверием и прожектерством.

Против такого подхода к задачам журналистики выступил выдаю­щийся русский просветитель, писатель и публицист Николай Ивано­вич Новиков. В 60—70-е годы XVIII в. Н. И. Новиков провозгласил в качестве основного направления своей деятельности критику определенных явлений и лиц. В новиковских журналах «Трутень» и «Живописец» читатель находил картину неограниченного произвола помещиков-крепостников, бесправия и тяжелого положения крестьян. В развернувшейся полемике между журналами Н. И. Новикова и «Всякой всячины» моральная победа осталась на стороне просве­тителя. Это предопределило отказ Екатерины II от журнальной дея­тельности. Однако эта победа, а также связи Н. И. Новикова с масо­нами и Павлом стали причинами заключения Н. И. Новикова в Шлиссельбургскую крепость, где он как неизвестный арестант на­ходился более четырех лет в 1792—1796 гг.

Деятельность выдающегося русского просветителя Н. И. Нови­кова была показателем того, что в России второй половины XVIII в. существовало общественное мнение, формировалась русская интелли­генция, формировалась антикрепостническая идеология, что подгото­вило появление первого русского революционера А. Н. Радищева и выступление декабристов.

Крупнейшим представителем аристократической оппозиции Екатерине II был в 1760—1780-х годах князь Михаил Михайлович Щербатов, образованнейший человек, серьезный ученый-историк, блестящий оратор и публицист, неукротимый хулитель правительства. Он выдвинулся в Комиссии для составления нового уложения, созданной Екатериной в 1767 г. В Комиссии Щербатов развернул кипучую деятельность: он произносил речи, вносил предложения, работал в частной подкомиссии и т. д. Основным трудом Щербатова, изданным еще в XVIII веке, была «История Российская». Параллельно с работой над «Историей Российской» Щербатов писал очень много статей, книг, мнений публицистического характера, затрагивавших ряд существенных вопросов социально-политического строя России. Во всех своих произведениях Щербатов выступал в качестве последовательного, сознательного и упорного идеолога русской помещичьей аристократии. Он решительно отвергал мысль о каких бы то ни было реформах в области крепостничества, настаивая на нем, как на основе бытия России. В то же время Щербатов подверг критике государственную жизнь России и практику самодержавия.

Иной характер имели деятельность и мировоззрение «партии» дворян-либералов, в 1760—1770-х годах все более возраставшей и укреплявшей свои позиции. В эти годы она имела и своего политического вождя, крупного государственного деятеля, вельможу и руководителя внешней политики России, графа Никиту Ивановича Панина, и свой литературный отряд, к которому примкнул Фонвизин, и своих представителей как в армии, так и дипломатическом корпусе (кн. Н. В. Репнин, Я. И. Булгаков, П. И. Панин и др.). «Программа» этого течения русской общественной мысли сводилась в основном к требованию замены самодержавия дворянской конституцией, ограничивающей власть монарха, и к смягчению» крепостничества, введению в «законные» рамки взаимоотношений помещиков и крестьян. Царь должен был подчиниться незыблемым «фундаментальным законам», как говорили тогда; политической, экономической и культурной инициативе дворянства, а затем и буржуазии должна была быть предоставлена свобода, гарантированная выборными государственными институтами; крестьянин должен был получить обеспеченные законом права личности и собственности; он должен был перестать быть рабом, и его экономические повинности должны были определяться законом; всякие попытки помещиков тиранствовать и превышать свою власть должны были пресекаться государством.

30. Восстание Е.И.Пугачева.

Историография. До нач. 19 в. Крест. война была запретной темой ист. исследования, хотя современники оставили ряд лит. и мемуарных (неопубл.) произв., отражающих события Крест. войны с позиций господств. класса (А. П. Сумароков, Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, П. И. Рычков, А. Т. Болотов и др.). Идеолог нар. революции А. Н. Радищев рассматривал Крест. войну как самое действенное средство к свержению самодержавия и крепостничества. Во взглядах дворянских революционеров-декабристов на Крест. войну отразилось их неверие в революц. силы народа: они отрицательно относились к стихийным крест. восстаниям, верили в возможность свержения крепостнич. строя путем проведения верхушечной "дворянской" революции с помощью армии. Науч. историография Крест. войны началась с трудов А. С. Пушкина. В "Истории Пугачева" (СПБ, 1834) Пушкин последовательно изложил ход восстания, показал, что восстание Пугачева было неизбежной и справедливой реакцией народа на усиление крепостнич. гнета. Пушкин начал публикацию источников о Крест. войне, поместив в приложениях к "Истории Пугачева" ряд документ. и мемуарных мат-лов. Большое число док-тов опубл. Я. К. Грот в "Мат-лах для истории Пугачевского бунта". Док-ты о Крест. войне были напечатаны в ряде дореволюц. изданий (сб. РИО, ЧОИДР, "PC", "РА", "Осьмнадцатый век", "Архив Гос. совета" и др.).

Революционеры-шестидесятники рассматривали восстание Пугачева как предтечу грядущей крест. революции. Дальнейшая идеализация Крест. войны происходит в революц. брошюрах, листовках и воззваниях 60-80-х гг. 19 в. Народники считали возможным в новых ист. условиях поднять народ на крест. войну, взять за образец восстание Пугачева, его стратегию и программу. Историки народнич. направления посвятили Крест. войне спец. труды (Д. Л. Мордовцев, Н. Н. Фирсов), отразили отдельные ее стороны в общих трудах по истории рус. крестьянства 18 в. и нар. движений прошлого (А. П. Щапов, В. И. Семевский).

По мере нарастания кризиса крепостнич. системы, обострения крест. вопроса и клас. борьбы в деревне усиливается интерес к Крест. войне и в офиц. историографии. Появляется ряд работ, специально посвященных организации воен. действий против повстанцев в годы этой войны (Д. Н. Анучин, П. К. Шебальский, Я. К. Грот), печатаются очерки по истории повстанч. движения в отд. р-нах, события Крест. войны освещаются в общих курсах по истории России 18 в. (В. С. Иконников, С. М. Соловьев, К. Н. Бестужев-Рюмин). Крупнейшим исследованием по истории Крест. войны является монография Н. Ф. Дубровина "Пугачев и его сообщники" (т. 1-3, СПБ, 1884), написанная на основе многочисл. ранее недоступных архивных док-тов, насыщенная большим фактич. мат-лом. Дубровин дал обстоят. описание хода восстания и организации его воен. подавления, подробно остановился на его причинах, усматривая их не в гнете крепостнич. системы, а лишь в чрезмерном злоупотреблении дворянства и администрации властью над простым народом. Офиц. концепции в освещении истории Крест. войны придерживался и А. И. Дмитриев-Мамонов, опубл. в 1898 книгу о подавлении пугачевского движения в Зауралье и Сибири.

Учение Ленина об ист. роли крестьянства в освободит. борьбе, об идеологии крест. движения, о характере клас. борьбы крестьян в эпоху феодализма является основополагающим марксистским указанием при изучении истории крест. войн. Большое внимание в сов. историографии было уделено проблеме участия нерус. народностей в восстании Пугачева.

С конца 1950-х годов появляются серьезные историографические исследования (Зимин, Преображенский, Мавродин). В них с той или иной степенью полноты анализируется литература по истории крестьянских войн в России, включая и последнюю из них. В этих трудах намечены основные этапы изучения истории крестьян­ских войн в России. Для первого этапа, начавшегося после победы Октябрьской революции и закончившегося в середине 1930-х годов, было характерно стремление советских ученых создать марксистско-ленинскую концепцию исследований по указанной проблеме (М. Н. Покровский, Б. Н. Тихомиров, В. И. Пичета, С. Г. Томсинский, С. А. Пионтковский, С. М. Дубровский, М. В. Нечкипа, И. И. Смирнов, М. Н. Мартынов и др.). Работы этих авторов (большей частью научно-популярные) в значитель­ной мере способствовали преодолению концепций дооктябрьской буржу­азно-дворянской историографии. Опираясь на документы, опубликованные ранее, и отчасти вводя в научный оборот новые архивные данные, ис­пользуя фактологический материал дореволюционной литературы, уче­ные-марксисты стремились заново осветить важнейшие вопросы истории крестьянских войн, в том числе Пугачевского движения (его предпосылки, движущие силы, цели, причины поражения, историческое значение).

В тот, первый период, советские историки, основываясь на трудах классиков марксизма-ленинизма, дали высокую оценку крупнейшим вы­ступлениям крестьян феодальной России; применительно к этим выступ­лениям в ряде работ начи­нает использоваться термин «крестьянские войны» (С. М. Дубровский, М. В. Нечкина, С. Г. Томсинский, М. Я. Феноменов).

Однако историография тех лет имела свои серьезные недостатки: еще не были до конца преодолены некоторые представления буржуазной исто­риографии (например, определение отдельными авторами некоторых крестьянских движений как преимущественно казацких); имел место уп­рощенный, вульгарно-социологический подход к оценке крестьянских войн, выражавшийся в отождествлении их с «революцией», и в примене­нии к народным движениям феодальной России терминов и понятий но­вейшего времени («смычка пролетариата и крестьянства», «стихийный социализм масс», «казацкий коммунизм», «ранняя буржуазная револю­ция» и т. п.).

Второй этап в советской историографии крестьянских войн, продолжавшийся до середины 1950-х годов. В этот период более глубоко, чем прежде, на базе марксистско-ленинской мето­дологии, изучается история отдельных народных движений. Характерная черта научных исследований этих десятилетий — более широкое привле­чение источников, выявление новых архивных материалов, уменьшение удельного веса научно-популярных работ в общей массе литературы о крестьянских войнах. В их числе работы о Крестьянской войне 1773—1775 гг., где рассматриваются проблемы расстановки классовых сил накануне движе­ния, участия в нем народов Приуралья и Поволжья, Сибири и Казахста­на, работных людей и приписных крестьян Урала. Этому этапу свойствен­ны и определенные недостатки в изучении проблемы. Именно в это время постепенно исчезает термин «Крестьянская война»; преимущественное внимание уделяется событиям, связанным, прежде всего, с главными пред­водителями восстаний.

Примерно с середины 1950-х годов длится третий этап в изучении истории крестьянских войн. Он отмечен резким увеличением числа научных трудов, статей и публикаций по отдельным аспектам обширной темы, а также появлением ряда обобщающих исследований, в частности коллективной монографии по истории всех четырех крестьянских войн и фундаментального коллективного труда ленинград­ских и московских историков о Крестьянской войне 1773—1775 гг. (И. И. См и р н о в, А. Г. Маньков, Е. П. П о дъяп о л ь ск а я, В. В. Мавродин. Крестьянские войны в России XVII—XVIII вв. М.— Л., 1966. «Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева». Тт. I —III, Л., 1961—1970). Первый том данного исследования написан В. В. Мавродиным — видным советским историком, крупным знатоком Крестьянской войны под пред­водительством Е. И. Пугачева. В этом томе детально рассмотрены доок­тябрьская и советская, а также зарубежная историография вопроса, освещение пугачевской темы в художественной литературе и искусстве. Не­мало места уделяется характеристике социально-экономического положе­ния России во второй половине XVIII в., классовой борьбе угнетенных народных низов (крестьян, работных людей, горожан, однодворцев, ка­заков, нерусских народностей), а также отражению крестьянского вопро­са в общественно-политической мысли того времени. Во втором и третьем томах дается анализ главных этапов Крестьянской войны: первый охва­тывает время с начала движения на Яике до поражения повстанческого войска под Татищевой крепостью и Сакмарским городком и снятия осады Оренбурга (сентябрь 1773 — март 1774 г.), второй — от отхода повстанцев от Оренбурга до взятия Казани в июле 1774 г., третий — с момента пора­жения войск Пугачева под Казанью и до окончания Крестьянской войны. Соответственно этим трем основным этапам войны идет изложение собы­тий во всех районах действий повстанцев. Имеются главы, освещающие общие проблемы движения (например, вопросы идеологии восставших и их организованности, положение в правительственном лагере, роль официальной церкви в событиях того времени и др.), биографические очерки о Е. И. Пугачеве и его сподвижниках. Можно с уверенностью сказать, что под руководством В. В. Мавродина в отечественной историографии впер­вые создан обобщающий труд о четвертой Крестьянской войне, написан­ный с позиций марксистско-ленинской методологии и с использованием обширного круга архивных материалов, как уже известных, так и недавно введенных в научный оборот.

Для обширной литературы этого этапа по истории Крестьянской войны под предводительством Пугачева, помимо подробной разработки фактической истории, характерны стремление к пересмотру многих устарев­ших представлений, постановка новых проблем, нередко спорных, что наглядно проявилось в ходе научных дискуссий по общим проблемам истории крестьянских войн (статьи В. И. Лебедева, В. В. Мавродина и др.) и во время научной сессии в Ленинграде в декабре 1963 г.

Принципиальное значение имеет вопрос об определении понятия «крестьянская война», ее отличии, с одной стороны, от крестьянского вос­стания, с другой — от революции. Известно, что долгое время указанные народные движения именовались в советской историографии восстаниями («восстание Болотникова», «восстание Разина» и т. д., а также «Разин­щина», «Пугачевщина») или же, «революциями». В некоторых ран­них работах советских историков, как уже отмечалось, эти народные дви­жения называли «крестьянскими войнами», но позже такое наименование почти вышло из употребления. В 1954 г. В. И. Лебедев, ссылаясь на ра­боту Ф. Энгельса о Крестьянской войне в Германии, вновь поставил во­прос о правомерности употребления данного термина по отношению к на­родным движениям в России, имевшим, по определению автора, характер широких гражданских войн крестьян против феодалов-землевладельцев,— войн, в ходе которых преодолевался локальный характер отдельных кресть­янских волнений, изоляция сельской общины. В. В. Мавродин и его соавторы в статье об особенностях крестьянских войн не без основания заявляют, что с подобным определением трудно полностью согласиться, так как оно по существу не проводит грани между крестьянской войной и совокупностью локальных крестьянских движений, которые, не будучи крестьянской войной, могут вместе с тем быть широким выступлением против феодалов. Авторы считают, что для крестьянской войны наиболее характерным является выступление крестьян против феодалов в обще­государственном масштабе за слом феодально-крепостнической системы (но не против царизма и за республику, а за самодержавие во главе со «своим», «хорошим», «мужицким» царем), наличие единого центра руко­водства движением, более или менее общих лозунгов, значительной степе­ни сплоченности восставших.

Большинство исследователей согласно, что основной движущей силой на протяжении всех четырех крестьянских войн в России было крепостное крестьянство, вместе с которым выступали другие низшие категории населения—холопы (особенно в первой Крестьянской войне), посадские люди, служилые люди по прибору, работные люди — своего рода россий­ский предпролетариат (во время четвертой Крестьянской войны среди по­встанцев было немало работных людей с уральских заводов), всякие «гу­лящие» люди. Наконец, активное участие в крестьянских войнах принимало нерусское население Поволжья, Приуралья, Зауралья и дру­гих районов.

Следует, однако, напомнить, что в советской исторической литературе 1920—1930-х годов наблюдалась тенденция к переоценке роли казачества (донского, волжского, яицкого и др.) в этих движениях; часть авторов ут­верждала, что казаки были не только их застрельщиками, организаторами, но и основной движущей силой. Поэтому отдельные крестьянские войны назывались подчас казацкими или казацко-крестьянскими восстаниями. Однако исторические источники неопровержимо свидетельствуют, что казаки во